Солнце сияло

Арнольд, открыв мне дверь, в своей обычной манере не поздоровался, стоял, молча смотрел на меня, и смотрел так, будто я был неким неодушевленным предметом, непонятно как и почему имеющим человеческий облик. Лариса, выскользнувшая ко мне из-за его плеча, напротив, так и светилась приветливостью и даже сделала попытку расцеловаться, а когда я отстранился, изобразила на лице обиду:

- Ты что? Так к старым друзьям?

Обида, возможно, была вполне искренней.

- Вот я и пришел выяснить, кто кому друг и товарищ, а кто гусь и свинья, - ответил я ей.

- А вот давайте-ка без хамства с моей женой! - подал голос Арнольд. Особенно учитывая, что пришли к нам в дом!

У, чего мне стоило не въехать ему в челюсть прямо тут же, прямо тотчас. Я употребил на это такое усилие воли - затраченной энергии хватило бы срыть небольшую гору.

- Очень ваш дом был мне нужен, - изошло из меня - то, что осталось во мне после того, как я срыл гору.

- Нодя! - глянув на Арнольда через плечо, повысила голос Лариса, и тот, уже раскрывший рот, чтобы продолжить свою отповедь, вмиг прикусил язык. Напомнив мне собаку, на которую прикрикнул хозяин. - Саня имеет право обижаться, - глядя уже на меня, продолжила Лариса. - Ты это прекрасно знаешь. Проходи, Саня, что мы стоим на пороге.

Похоже, иметь дело мне предстояло с ней.

- Пойдем, посмотришь, как мы живем, - взяла Лариса меня под руку, увлекая в глубину квартиры.

Нельзя сказать, что мне это было безынтересно, - я подчинился.

Что мне неинтересно - это вспоминать сейчас обстановку квартиры. Ну, спальня, ну, гостиная... видно, что патронов не пожалели - в смысле, денег, потратили презренного металла столько, сколько просила душа. Но что у меня до сих пор стоит перед глазами - это кабинет Арнольда. То был именно кабинет, не студия, но его можно было бы назвать и студией. Тут стоял и белый кабинетный рояль, только, в отличие от обшарпанного рояля в доме Ульяна и Нины, так и сверкавший всеми своими свежеотполированными плоскостями, и синтезатор сбоку от рояля, и стол с компьютером и конверторами, и журавли микрофонов на стойках... Какое-то болезненное чувство шевельнулось во мне, когда я увидел кабинет Арнольда, только в тот момент я не мог отдать себе отчета - что это за чувство.

Водя по квартире, Лариса все продолжала держать меня под руку и время от времени, что-нибудь говоря, тесно прижималась ко мне, словно бы того требовали произносимые ею слова, - точно так при сдаче клипа, прощаясь, она задержала свою руку в моей дольше, чем следовало. Я помню и ты тоже не забывай, значила эта ее рука тогда, и что, как не то же самое, значило ее прижимавшееся ко мне бедро?

На ней было яркое, оранжево-желто-красное платье, так подходящее к этому теплому осеннему дню, о нем можно было бы сказать "артистическое", если бы не сдержанная простота его кроя; в этом-то противоречии расцветки и кроя и был весь его шарм: Манон Леско и монашка в одном флаконе.

Под руку меня, впрочем, держала только Манон Леско.

Но черт побери, неужели она хотела навязать мне роль шевалье де Гриё?

Арнольд уныло таскал себя за нами, и в какой-то момент мне стало его жалко. Он и в самом деле напоминал собаку, полностью подвластную настроению и желаниям своего хозяина.

Однако я не позволил этому чувству овладеть собой. Арнольд был вор, и с какой стати мне было жалеть его?

- Ладно, - сказал я, освобождая себя от Ларисиных рук. - Где мы обоснуемся? Я здесь не со светским визитом.

- На кухне! - воскликнула Лариса. И даже прихлопнула в ладоши. - У меня все приготовлено для кофе. Две минуты - и будет в чашках. У, какой я кофе варю! Кофе, да? - взглянула она на меня, и в том, как взглянула, опять было напоминание: недурной был тогда кофе?

Она связывала меня; она говорила всем своим поведением, что мы сообщники, у нас есть тайна, не известная Арнольду, и эта тайна меня обязывает, я не вправе вести себя так, будто ее между нами не существует.

Но с какой, с какой стати я должен был простить им воровство?

И когда мы оказались на кухне, не дожидаясь кофе, я сказал:

- Что, Нодя, - специально называя его так, как называла Лариса - пусть знает! - будешь утверждать, что невинен передо мной, аки младенец?!

С "Нодей" я попал в точку - Арнольда так всего и перекосило.

- В чем я перед вами виноват, в чем?! - закричал он - весь негодование оскорбленной безгрешности. - В том, что вам показалось, будто бы это похоже на вашу мелодию? Вам показалось, а я виноват? Да если б не Лара, вас бы здесь не было! Я бы с вами и разговаривать не стал!

Тут уже испепелявшее меня бешенство вымахнуло наружу гудящим языком пламени.

- В морду ты, что ли, хочешь? А то мне легче в морду, чем разговаривать!

Арнольд, только я проговорил "в морду", отшатнулся от меня. Было такое ощущение, я лишь сказал - а он уже ощутил у себя на лице удар.

- Нодя! - повернулась к нам от шипящей паром хромированной зверюги по производству кофе Манон Леско. - Что ты из себя строишь? Что, вокруг дураки совсем?

Арнольд пометался глазами, молча переступил с ноги на ногу и послушно опустился на ближайший от него табурет.