Солнце сияло

- Ну вот, а говоришь, что было бежать! - голосом, исполненным насмешливой укоризны, протянул Вадик. Пошевелил пальцами ног, чтобы между ними провентилировалось, и отхлебнул из чашки. - Послушаю вместе с тобой. Вообще мне Бочар на фиг нужен, я знал, что у нашего клавишника этот его новый диск есть - ну, есть и есть, что мне Бочара слушать? Хотя слухи последнее время ползли, что он новую музыку пишет, из подполья решил выползать. И тут ты звонишь!

Я слушал его и одновременно читал обложку диска. Нет, ни одного названия не совпадало. Но, по крайней мере, одна из композиций на диске точно была моя.

Я раскрыл футляр - диск покойно лежал в своем гнезде невинным, неоперившимся птенцом. Лицевая сторона его в отличие от моего была выполнена фабричным способом: крупно имя Бочаргина, название его группы, помельче имена музыкантов.

- Загадывай, - сказал я, доставая диск из футляра и вкладывая в приемник плеера. - Сколько моих? Одна, две, все?

Вадик так и вскинулся.

- Все! - воскликнул он. - Ты даешь! Как себя ценишь. Две! - выставил он перед собой указательный и средний пальцы. И добавил к ним большой: - Три, от силы!

Теперь, после того как он примчался ко мне под ливнем, я его больше не держал в списке подозреваемых - что это он мог передать мой диск Бочаргину. Вместе с тем я бы не хотел, чтобы он оказался прав относительно бочаргинского диска. Хотя сам я и произнес "все", на деле я тешил себя надеждой, что, кроме той одной композиции, прозвучавшей по радио, здесь нет больше никакой другой моей вещи. А его "три, от силы" - такое же преувеличение, как мое "все".

Я сделал крупный глоток кофе и, как прыгая в воду в незнакомом месте, да еще с высоты метров в двадцать, запустил диск.

Девушка-уборщица, толкая перед собой сверкающую хромом тележку с собранной грязной посудой, приблизилась к нам и потребовала от Вадика снять ноги со стула.

- Отстань, - отмахнулся от нее Вадик. - Мы что, при советской власти живем? - И подался ко мне: - Что?

Я снял с себя наушники и молча протянул ему. Он торопливо натянул их на голову, и его устремленные на меня глаза стали невидящими. Он слушал.

- Нет, а при чем здесь советская власть? - не оставляя нас, вопросила уборщица.

- Скотина, - процедил Вадик, сдирая с себя наушники.

Первая же композиция на бочаргинском диске была моя.

- Вы еще оскорбляете! - вскричала уборщица. - Милицию хотите, чтобы пришла?

- Оставьте нас, - вынужден был вмешаться я. - Это к вам не относится, девушка. У нас неприятность. У человека ноги промокли. Принесли бы ему тапочки.

- Тапочки? - уборщица переспросила с таким видом, словно тапочки входили в разряд подаваемых здесь блюд. Блюдо это, однако, подавалось лишь избранным. - Еще чего! - отказала она нам в привилегированности.

- Тогда водки, - посмотрел на нее Вадик.

- Тут вам не ресторан. - В голосе уборщицы прозвучало чувство, похожее на гордость. - У нас надо самим ходить к стойке.

- Значит, самим. - Вадик скинул ноги со стула, всунул их в мокрые ботинки и поднялся. - Тебе взять порцию?

Я кивнул.

Когда он вернулся с двумя пятидесятиграммовыми рюмками водки, я слушал уже вторую вещь.

- Что? - молча, движением подбородка спросил меня Вадик.

Вторая вещь на диске тоже была моя.

- Густовато, - садясь, покачал головой Вадик. - Дай к уху, - потянулся он ко мне за наушниками.

Уборщица издалека с неодобрением посмотрела, как он вновь воздел освобожденные от ботинок ноги на стул, но не подошла к нам.

- Гони к третьей, что смыслу весь трек слушать, и так все ясно, мрачно сказал Вадик, возвращая мне наушники.

Так мы и сидели с ним: наушники к нему - наушники ко мне, еще за порцией водки к стойке - и обратно к столу, а там и по третьей порции, и по второй чашке кофе. Бочаргинский диск состоял сплошь из моих вещей. Даже не переигранных, а просто снятых с моего диска. Плюс три его собственных композиции. Представлявших все тот же дереж "Кинг Кримсонов".

Летний ливень за окном сменился обычным осенним дождичком, потом прекратился и он, на некоторое время в случайную прогалину в облаках ударило даже солнце, наполнив кафельно-пластиковое пространство бистро сокрушительным светом, исчезло, вернув дню его прежний унылый минор, - мы все сидели, разговаривали, уже не беря ни водки, ни кофе, толкли по одному месту в десятый раз, но в какой-то момент Вадик снял ноги со стула, натянул носки и влез в ботинки.

- А-ах, - передернулся он от влажного холода ботинок. - Правильно девушка баяла, - он поискал взглядом уборщицу, нашел и кивнул в ее сторону, - в комфорте и неге нехорошо жить. Расслабляешься. Жить надо в мокре и обиде, тогда, хоть щелочью на тебя прысни, скажешь, божья роса.

Ответить ему в пандан, так, чтобы достойно, у меня недоставало внутри куража.

- Так что, в суд подавать? - спросил я.