Солнце слепых

— Да, я сострадаю всем, и хочу успеть сказать об этом всем еще при жизни…

А при расставании, когда я ему открылся, кто я есть, он обнял меня и растроганно произнес:

— Я так и думал, что вы не простой человек. Нет, над вами летает ореол — я вижу его. Не могу не сказать вам на прощание: меня занимают постоянно те души, которые хладнокровно видят блеск обнаженных мечей, которые способны бесстрашно встретить и естественную, и насильственную смерть. Храни вас Господь!

А я на прощание, как мальчик, хотел убедить его в том, каков я есть, хотя он лучше меня знал, каков я.

— Я благоговею перед всем в этом мире, — убеждал я его. — Перед этой географической картой, перед океаном, перед испанцами, которые хотят убить меня, перед королевой Елизаветой, благословившей меня на все преступления, перед самим собой, которого я не могу понять, перед своим ненасытным желанием побывать всюду, где еще не побывал. Весь этот мир и подвластен, и неподвластен мне, но я не его господин и не его раб, я и есть этот мир. Даже если меня схватит инквизиция, в ее застенках я буду свободнее, чем в водах Атлантики.

Больше мы не виделись. Из наших бесед я уяснил главное: злоупотреблять властью то же, что злоупотреблять вином — тошнит и кружится голова. Но от вина плохо только тебе, а от власти — всем остальным. Увы, по собственной глупости все это я испытал на собственной шкуре».

Федор справился о Челышевых уже у всех. Никто ничего не знал. У него голова шла кругом. Хотел даже позвонить Гвоздеву, но что-то удержало его.

На третий день ему шепотом подсказали, где можно найти Ольгу Челышеву. Федор с удивлением посмотрел на незнакомого мужчину, пытаясь запомнить его лицо, но не запомнил.

Федор тут же побежал к ней. По шаткой лесенке поднялся на крылечко, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, толкнул дверь и вошел сразу же в крохотную комнатенку, в углу которой Ольга чавкала в корыте детское белье. Сенька спал на общей с матерью кровати. Из мебели были еще столик, вторая табуретка (на первой табуретке стояло корыто) и сундучок. На сундучке на фанерке располагались керогаз и чугунок со сковородкой. Противоположный угол перегораживало подобие ширмочки, за которой был рукомойник, а под ним ведро. Это как-то все разом бросилось Федору в глаза. Все, что имело отношение к поиску Изабеллы, приобрело для него исключительную важность.

— Оля! — с порога крикнул Дерейкин. — Меня выпустили!

Ольга без сил опустилась на пол возле корыта. И тут Федор понял, что свобода — фикция, лишенная всякой свободы, зависящая только от силы взрыва каждой секунды бытия.

— Где все? Почему? Как ты тут оказалась? — Федор недоуменно оглядел клетушку.

— Их всех, Федя, — бодро начала Ольга и сорвалась на шепот, — арестовали.

— Как арестовали? — шепотом переспросил Дерейкин. — Всех?

Он вдруг все понял. Его как обухом ударило по голове. От меня-то только и ждали компромата именно на Челышевых! Раз выпустили, значит, я им его дал! Правый висок пронзила боль. Но что я им такого сказал? Да нет, это во мне сидит из романа «Овод»! Ничего я не сказал ему!

Федор стал вспоминать вопросы, которые задавал следователь, и подумал, что из Сильвы, без особой фантазии, легко получался Челышев. Портреты, что-то он спрашивал у меня про портреты?

— Оля, а что за портреты висели в кабинете у Рамона Карловича?

— Это старинные портреты. Кажется, шестнадцатого века. Предки по линии Рамона Карловича. Их фамилия была Сильва. Это знаменитая испанская фамилия.

— А что… какое отношение они имели ко всем им?

— Дело в том, — вздохнула Ольга, — что и сегодня в Испании есть их родственники, мне рассказал об этом Борис, которые как-то посодействовали приходу к власти генерала Франко.

Потом Ольга рассказала, что портреты и послужили следствию одной из основных улик принадлежности Челышевых к этой знаменитой испанской фамилии. За день до ареста Челышевых портреты куда-то пропали. Ольга протирала пыль, смотрит, портретов нет. Хотела спросить, где они, да замешкалась и позабыла. Скорее всего, их спрятал сам Рамон Карлович. Но их пропажа только усугубило вину семейства. Их всех обвинили, чуть ли не в организации военно-фашистского мятежа против Испанской республики. А то обстоятельство, что Челышевы приехали в Россию еще при царском режиме, позволило обвинению приплести к приговору еще и организацию этого заговора на территории СССР.

— Да ну, чушь какая-то! Откуда ты узнала это? — спросил Федор.

— Следователь Гвоздев, его воспитывала моя тетка в Страшенах, рассказал мне. Ему, я думаю, обязана тем, что меня не арестовали вместе со всеми. Тебя что, спрашивали о тех портретах?

— Да нет, это я так, — ответил Федор.

«То-то он ломал комедию со мной, — подумал Дерейкин. — Хотя и я, может быть, обязан по гроб жизни ему, что сижу сейчас вот здесь, а не там».

— Как малыш? — поинтересовался он.

— Как надо, как же еще.

— А какую фамилию будет носить он? — не удержался Дерейкин.

— Как какую? — удивилась Ольга. — Челышев.

— Про портреты спрашивали?

— Спрашивали. Сказала: были какие-то, но какие — не знаю. Зря, наверное, сказала.