Что-нибудь. Что угодно. Мне нужно это услышать. Знать, что я не одинок. Мне лучше оставить ее в покое. Я собираюсь это сделать.
– Чего ты так боишься? – спрашиваю я, не в силах отпустить ситуацию.
Наташа
НЕНАВИЖУ ПРИТВОРСТВО, НО сама притворяюсь.
– О чем ты говоришь? – спрашиваю я у его отражения, а не у него самого.
Даниэль
Я ПОЧТИ ГОТОВ ПОВЕРИТЬ, что она не понимает, о чем я. Наши взгляды встречаются в окне поезда, словно только там мы способны смотреть друг на друга.
– Нам суждено быть вместе, – настаиваю я. Выходит совсем не так, как я хотел, – властно и в то же время умоляюще. – Я знаю, что ты чувствуешь то же самое.
Она не произносит ни слова, просто поднимается и встает у дверей. Если бы гнев был похож на пожар, то я бы наверняка увидел исходящее от нее пламя. С одной стороны, мне хочется подойти к ней и извиниться. С другой – потребовать ответа, выяснить, в чем дело. Но я заставляю себя остаться на месте и сижу еще две станции. Наконец поезд с визгом останавливается на Восемьдесят первой улице.
Двери открываются. Проталкиваясь через толпу, Наташа идет по лестнице. Как только мы оказываемся наверху, она отводит меня в сторону и разворачивается ко мне лицом.
– Не вздумай указывать мне, что чувствовать, – полушепчет-полукричит она.
Потом собирается добавить что-то еще, но решает промолчать. Вместо этого просто оставляет меня и идет прочь. Она расстроена, но теперь расстроен и я. Я догоняю ее и, вскинув руки вверх, кричу:
– В чем дело?
Я не хочу с ней ссориться. Через дорогу от нас – Центральный парк. Деревья окрашены в сочные осенние тона. Я хочу бродить с ней по парку и писать стихи в своем блокноте. Я хочу, чтобы она смеялась над тем, что я пишу стихи в блокноте. Чтобы просвещала меня насчет того, как и почему листья меняют цвет. Уверен, ей известно точное научное определение этого явления.
Она надевает рюкзак на оба плеча и, скрестив руки на груди, произносит:
– Не существует никакого «суждено», нет никаких судьбоносных встреч.
Я не хочу вступать в философскую дискуссию, поэтому уступаю:
– Хорошо, но если бы они существовали, то…
Она обрывает меня:
– Нет. Хватит. Их не существует. А даже если бы существовали, это все не про нас.
– Почему ты так говоришь?
Знаю, я веду себя неразумно, нерационально и, вероятно, делаю кучу ошибок. О таком не спорят с другим человеком. Нельзя убедить кого-то полюбить тебя.
Легкий ветерок шуршит листьями вокруг нас. Стало прохладно.
– Потому что это правда. Нам не суждено быть вместе, Даниэль. Я нелегальный иммигрант. Меня депортируют. Сегодня – мой последний день в Америке. Завтра меня здесь не будет.
Возможно, ее слова можно истолковать как-то иначе.
Наташа
ОБЫЧНО МНЕ НЕЛОВКО ссориться на людях, но сейчас я вообще не замечаю никого, кроме Даниэля. Если честно, так было весь день.
Он прижимает ладони ко лбу, и волосы шторкой обрамляют его лицо. Я не знаю, что сказать или сделать. Хочу забрать слова назад. Хочу продолжать притворяться.
Это я виновата, что все так закрутилось. Надо было признаться сразу, но я не думала, что мы дойдем до этой точки. Не думала, что столько буду чувствовать.
Даниэль
– Я ПЕРЕНЕС СОБЕСЕДОВАНИЕ ради тебя.
Я говорю тихо. Я сам не знаю, хочу ли, чтобы она меня услышала, но она слышит. Ее глаза округляются. Трижды она пытается что-то сказать, трижды осекается на полуслове. Наконец произносит:
– Стоп. Так это моя вина?
Я определенно обвиняю ее в чем-то. Точно не знаю в чем. Курьер на велосипеде запрыгивает на тротуар прямо рядом с нами. Кто-то кричит ему, чтобы ехал по проезжей части. Мне тоже хочется наорать на него. Соблюдай правила!
– Ты могла предупредить меня. Могла сказать, что уедешь.
– Я предупреждала, – говорит она, защищаясь.
– Ты определенно не сказала, что меньше чем через сутки окажешься в другой стране.
– Я не думала, что мы…
Резко перебиваю:
– Когда мы познакомились, ты знала, что тебя ждет.
– Тогда это было не твое дело.
– А сейчас мое?
Хотя ситуация безнадежна, одни только эти слова вселяют в меня надежду.
– Я пыталась предупредить тебя, – повторяет она.
– Недостаточно внятно. Вот как это делается. Ты открываешь рот и говоришь правду. А не несешь чушь о том, что не веришь в любовь и поэзию. «Даниэль, я уезжаю», – говоришь ты. «Даниэль, не надо в меня влюбляться», – говоришь ты.
– Но я так и говорила. – Она еще не срывается на крик, но голос повышает.
Маленькая девочка смотрит на нас круглыми глазами, а потом тянет своего отца за руку Полчища туристов, вооруженных путеводителями, таращатся на нас так, словно мы какие-нибудь экспонаты.
– Да, но я не думал, что ты это всерьез, – произношу я уже тише.
– И кто виноват?
На это мне нечего ответить, и мы просто молча стоим, уставившись друг на друга.