Солнце тоже звезда

Из всех возможных сценариев сегодняшнего дня этот я не предвидел. Но теперь я уверен в том, что все случившееся сегодня вело меня к ней и нас – к этому моменту, а этот момент свяжет нас навсегда. Даже отчисление Чарли из Гарварда кажется мне частью плана, существовавшего для того, чтобы привести нас сюда. Если бы Чарли не облажался, моя мама не сказала бы то, что сказала сегодня утром. Если бы она не сделала это, я бы не уехал так рано на стрижку, которую так и не сделал.

Я бы не сел на Поезд номер 7 с машинистом-теологом, который ищет Бога. Если бы не он, я бы не вышел из метро, чтобы пройтись пешком, и не увидел бы Наташу, которая была в почти религиозной эйфории от музыки. Если бы не та речь машиниста о Боге, я бы не заметил ее куртку с надписью «Бог из машины». Если бы не эта куртка, я бы не вошел следом за ней в магазин пластинок. Если бы не ее воришка-бывший, я бы не заговорил с ней. Даже тому придурку на BMW надо отдать должное. Если бы он не поехал на красный, у меня не было бы второго шанса. Все это – абсолютно все – вело нас сюда.

Отдышавшись, я целую кончик ее носа.

– Говорил тебе. – И еще раз целую.

– Ты фетишируешь на носы? – говорит она, а потом спрашивает: – Что именно ты мне говорил?

Я перемежаю свои слова поцелуями в нос.

– Нам.

Поцелуй.

– Суждено.

Поцелуй.

– Быть.

Поцелуй.

– Вместе.

Поцелуй.

Она отстраняется. Ее глаза – словно грозовые облака. Мне сложно оторваться от нее, разлучить нас – это как разделить два магнита. Я что, отпугнул ее своими разговорами о судьбе? Она отодвигается от меня, образуя между нами слишком большой разрыв. Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Несколько секунд назад мне казалось, что он будет длиться вечно.

– Не хочешь спеть еще одну песню? – спрашиваю я.

Мой голос срывается, и я откашливаюсь. Я перевожу взгляд на экран. Мы не успели увидеть ее баллы, перед тем как начать целоваться. У нее 89 % попаданий – кошмарный результат. Крайне сложно набрать меньше 90 % в норэбане. Она тоже молча смотрит на экран. Я не могу понять, что творится у нее в голове. Почему она противится тому, что существует между нами? Она прикасается к своим волосам, натягивает прядь и отпускает ее, натягивает еще одну и снова отпускает.

– Прости, – говорит она.

Я подсаживаюсь к ней, сводя на нет расстояние, которое она создала между нами. Ее руки сложены на коленях.

– За что ты просишь прощения?

– За то, что я то холодная, то горячая.

– Еще недавно ты холодной не была, – говорю я, выдавая самую неудачную шутку (наряду с каламбурами, намеки с сексуальным подтекстом – низшая форма юмора), на которую был в этот момент способен. Я даже поигрываю бровями, а потом жду ее реакции. Она может быть любой.

Улыбка расползается по ее лицу.

– Ух ты, – говорит она, и ее голос теплеет. – Ты определенно умеешь обращаться со словами.

– И с дамами, – говорю я, явно переигрывая. Я с радостью выставлю себя на посмешище – только бы рассмешить ее.

Она снова смеется и откидывается на спинку дивана.

– Уверен, что тебе стоит быть поэтом? Это была худшая строчка из всех, что я слышала.

– Ты ждала чего-то…

– Более поэтичного, – подсказывает она.

– Шутишь? Большинство стихотворений – о сексе.

Она настроена скептически.

– У тебя есть реальные данные, которыми ты можешь подкрепить свои слова? Хочу видеть цифры.

– Ученый! – упрекаю ее я.

– Поэт! – парирует она.

Мы оба улыбаемся, ужасно довольные и не пытающиеся скрыть свое удовольствие друг от друга.

– Почти все стихотворения, которые я читала, – о любви, сексе или звездах. Вы, поэты, просто помешаны на звездах. Падающие звезды. Летящие звезды. Умирающие звезды.

– Звезды важны, – со смехом признаю я.

– Конечно, но почему не писать больше стихов о солнце? Солнце тоже звезда, и для нас самая важная. Оно заслуживает пары стихотворений.

– Заказ принят. С этого момента я буду писать стихи исключительно про солнце, – объявляю я.

– Вот и отлично.

– А если серьезно, то, на мой взгляд, в большей части стихотворений речь идет о сексе. Роберт Геррик написал стихотворение под названием «К девственницам – не упустите время».

Она садится в позу лотоса на диване и сгибается пополам от смеха:

– Быть такого не может.

– Очень даже может, – говорю я. – По сути, он рекомендовал девственницам скорее потерять невинность на случай скорой смерти. Боже упаси умереть девственницей.

Ее смех угасает.

– Может, он просто хотел сказать, что мы должны жить настоящим моментом. Так, словно сегодня – это все, что у нас есть.

Она снова кажется серьезной и грустной, и я не знаю почему. Она опускает затылок на спинку дивана и смотрит вверх, на диско-шар.

– Расскажи мне о своем отце, – прошу я.

– Мне не сильно хочется о нем говорить.

– Я знаю, но все равно расскажи. Почему ты считаешь, что он тебя не любит?

Она поднимает голову с дивана, чтобы посмотреть на меня.

– Ты упертый, – говорит она и снова откидывает голову.

– Настойчивый, – поправляю я.