Солнце в руке

— Любопытно было бы узнать, какие именно, — перебивает доктора Кларье.

— Да ради Бога, если вас это интересует, то пожалуйста, в двух словах: он одобряет ту сторону моей деятельности, что связана с применением разработанного мной эликсира, то есть с принципами ухода за безнадежными больными, но не согласен с тем, что я с помощью химических составов пытаюсь также лечить и стойкую боль. Только умело проводимая психотерапия, утверждает он, может открыть дорогу к выздоровлению. Я все это преподношу, конечно, довольно карикатурно, но тем не менее когда мы с ним спорим, дело чуть до драки не доходит.

— А нельзя ли на основании практического опыта определить, кто же из вас прав? — недоумевает Кларье.

— В самую точку попали! Наша полемика разворачивается вокруг одного весьма и весьма интересного случая. Речь идет о бывшем водителе экскурсионного автобуса. В результате аварии, стоившей жизни трем детям, он получил черепно-мозговую травму, вследствие которой стал мучиться трудновыносимыми болями лицевых мышц. По ходатайству депутата города Байе мы занялись его лечением. Тут-то и обнаружилось любопытное обстоятельство: в его болезни соединялись как физические недуги, то есть именно то, что я лечу с помощью препарата, включающего в свой состав норамидопирин, а также дипирин, так и психические трудности, которыми, и, следует признать, не без успеха, занимается мой молодой коллега. Именно в этом и заключается суть драматической ситуации, разделившей персонал клиники на два противоборствующих лагеря, уж больно занятный случай попался. Больному этому, его зовут Антуан Блеш, шестьдесят лет, он холостяк, вырос в приюте и так далее, короче говоря, все, что нужно, чтобы о нем охотно заговорили в местной прессе. А заодно и о нашей клинике. Газетчики зовут нас «похоронщиками». Кто же из нас прав, я или Мелвилль? Оба, без всякого сомнения, поскольку природа боли двояка: это и логово фантазмов, и физиологическое, я бы даже сказал, молекулярное расстройство. Но происходящее между нами соперничество — такое ощущение, будто мы и впрямь ведем с ним жестокий поединок! — может стать гибельным для лечебного центра. Я не боюсь это утверждать в присутствии самого Уильяма, он ведь тоже попал меж двух огней. Уилл, я ведь имею право об этом рассказывать, раз уж комиссар должен узнать всю-всю правду?

— Давай, — бормочет Кэррингтон.

Кларье чувствует, что они коснулись опасной темы. Но его любопытство как никогда возбуждено.

— А могу я встретиться с этим вашим Антуаном?

Отвечает ему Кэррингтон, видимо желая тем самым продемонстрировать, что даже в таких сугубо медицинских вопросах последнее слово в клинике принадлежит именно ему.

— Когда вам угодно. Мелани, неси кофе! Мне следует, комиссар, наверно, извиниться за плохой прием, мы ведь даже не дали вам как следует поесть, но кто знает, может, вам кое-что и пригодится из наших рассказов.

— Еще один вопрос. Я все думаю о вашем больном. А если бы доктор Мелвилль один занимался лечением Антуана, могла бы у того, на ваш взгляд, пройти лицевая невралгия?

— По правде говоря, мы и сами толком не знаем! — признается Кэррингтон.

— Можно сказать то же самое, наверно, если, наоборот, применять только ваш эликсир…

Кларье сознательно обрывает фразу, ему не хочется, чтобы его собеседники догадались о его чувствах: ему кажется более чем странным слышать рассуждения врачей, ставящих интересы науки выше интересов больного.

— Значит, если я правильно понял, у каждого из вас есть свои сторонники… — продолжает он.

— Еще бы, ведь ставкой в этой игре является Нобелевская премия! — живо отзывается Кэррингтон. — А Нобелевская премия, как вы понимаете, стала бы для нашей клиники наивысшей наградой, о которой можно только мечтать!

Кларье так и подмывает уцепиться за последние слова американца и сказать обоим, что соревнование, может быть, и хорошая вещь, однако в данном случае оно оттеснило у них на задний план живого человека с его болью, но, помолчав немного и, словно не спеша, попрощавшись с взволновавшей его мыслью, задает вопрос на совершенно другую тему:

— Скажите, а что представляет собой ваш персонал? Я имею в виду, каково соотношение опытных работников и молодых.

Вопрос явно застал обоих медиков врасплох. Кэррингтон надолго задумался.

— У нас есть костяк, работающий со дня основания клиники, — отвечает он наконец, — это в первую очередь присутствующий здесь доктор Аргу, в ведении которого находятся все вопросы, связанные с нашей врачебной деятельностью, и доктор Патрик Мелвилль. Вместе с ними трудятся различного рода специалисты, в чьих услугах мы нуждаемся, начиная с кардиолога, анестезиолога, препаратора и кончая массажистом… наверно, нет смысла, всех перечислять.

— Выходит, что все эти люди, — допытывается Кларье, — являются лишь помощниками двух главных врачей?

— Выходит, так, ведь мы прибегаем к их помощи не постоянно, а в зависимости от обстоятельств.