Торин вскинул брови: «И?». Гномка гладила его по волосам, понемногу начиная ежевечерний сеанс массажа, и улыбалась. И упрямая малышка из Синих Гор улыбалась вместе с ней сквозь десятилетия.
- Когда я была маленькая, ты после рабочего дня возлежал на скамье, на шкуре, и иногда говорил мне: «Жалей меня». Я тогда накрывала тебя с головой одеялом, и ложилась рядом, и жалела. И тебе не зазорно было просить меня. А мне не стыдно жалеть. Почему ты сейчас не позволяешь мне?
- Жалеть? Меня? – он не знал, изумления или злости больше в вопросе.
- Да. Тебя никто не жалеет, кроме меня, - спокойно ответила Рути, - и все твои женщины тоже.
- Мои, как ты изволила выразиться, женщины, не ввинчивались в душу с твоим энтузиазмом. Зачем это тебе?
- Это хитрый план по завоеванию Торина Дубощита. Послушай, узбад! У меня есть список аргументов, почему ты должен выбрать именно меня.
Торин против воли заулыбался. Закусил губу. Малышка Рути! Да, выросла, но себе не изменила.
- Зачитай, - велел он.
Она уселась напротив, и принялась декламировать.
Что сказала Рути
Что ж, узбад, выслушай мои слова. Тебе будет приятно услышать их, потому что они о тебе. И неприятно – по той же причине. Но твое лицо светлеет, когда ты в центре внимания, и я понимаю, почему.
Потому что, желая обидеть тебя, тебя всегда называли эгоистом. Я не знаю ни одного мужчины с толикой власти, кого не называли бы эгоистом. А таких, как ты, нет больше на свете; и не потому, что ты правитель, а потому, что ты – сам по себе особый. Умный. Восхитительно заботливый. Твои женщины, узбад, всегда так говорили, а ты откупался от них побрякушками, ночами страсти и своим красивым телом – прошу, не убирай руку, ты красивый, правда. От тебя хочется детей. И вовсе не старый, позволь же мне… так-то лучше. Здесь ты очень красивый. У тебя созвездие родинок на животе под этой милой шерсткой. Когда я была маленькой, помнишь? – я любила придумывать из них новые узоры, были у меня и любимые. Помню, как подстригла тебе твою… шерсть. Овечьими ножницами. Кили подговорил…
Никакой ты, Торин Дубощит, не эгоист. Просто, если тебя назвать упрямцем – ты упрямо бросаешься доказывать, что все вовсе не так. Путаешься, злишься, и бери горяченьким! Ты – из кхазад и слабости твои – слабости всех гномов. Они есть у тебя. Улыбайся, улыбайся, я говорю правду. Вкусно есть, мягко спать, петь и веселиться, любить женщину жарко и отдаваясь до конца – что в том плохого? Чем наша жизнь хуже их не-смерти? Они не поймут нас, узбад Торин, никогда не поймут. Ни эльфы, ни люди. Ни майяр, чтоб им провалиться. Когда Таркун пришел в Эред Луин после похода и с гадкой улыбочкой начал рассказывать о твоих потерях, я была там, я слышала. Он жалел, что ты остался жив. Сейчас празднует, наверное, свою правоту.
Они нас никогда не оценят. Мы нужны им, чтобы оттенять их высокие цели на той стороне моря. Мы, вышедшие из земли и уважающие ее корни. Они собирают случайные плоды, мы не ждем урожая без труда. Чтобы так жить, нужно верить в то, что делаешь, и я верю в тебя. Я готова работать с тобой над мечтой, не потому, что мечта хороша, а потому, что она твоя – вот моя причина, еще одна.
Причин много. Твои руки, Торин. Они знают работу и войну, но умеют ласкать. Арфу, металл, скот, детей, женщин. Фира вспоминает до сих пор ночи с тобой. Не вслух, вскользь вспоминает, роняет в суп солонку, вздыхает. Муж у нее добрый, хороший гном, дети красивые, а вспоминает – и печалится. Ты особенный, с тобой все другое. Я маленькая была, помню, она завивала волосы и мазала тело медом в бане перед тем, как идти к тебе. Не красней, не отворачивайся, это счастье женщины – быть любимой таким, как ты. А ты умеешь любить все, чем владеешь, хоть и на час, хоть на минуту. Занеси это в список: принадлежать кому-либо не зазорно, если хозяин того достоин. Разве есть кто-то более достойный, чем ты?
Помнишь ли ты, узбад Торин, как одной рукой чертил схемы строительства опасной шахты, а другой обнимал Ори, болевшую крупом? Помнишь ли, как на себе носил дрова для старика Драина? Помнишь ли, как за любую работу брался наравне со всеми, но за обедом сидел во главе стола – красивый, уверенный в себе, и тебе нельзя было не верить, и не любить тебя было нельзя? Не помнишь, конечно; другое помнишь. Но я помню; и запиши это, как причину и повод, и истинное стремление. Ты всегда был нашим воздухом и светом, Торин Дубощит, и ты всегда был нашей надеждой. Ни в кого так мы не верили, и никому так не следовали.
Ты говоришь, ты умер, ты больше не узбад. В своем доме кем ты будешь? Я обещаю тебе венец на чело. Обещаю тебе королевство, в котором все будет по-твоему, ибо ты мудр. Мне не нужна моя прежняя свобода, если в ней не будет тебя. Мы половину жизни слышали сплетни о твоих ошибках и неправоте, вздыхали, но кто из сплетников бросал тебя и уходил? Только слабые. Хорошо, не смотри так укоризненно. Они не виноваты в том, что ты – это ты, что ты сильный. Просто ты лучше, чем то, чего они заслуживают.