Конечно, здесь каждый вечер начинались такие воспоминания, такие истории и анекдоты, что от борта весёлого парохода отваливались обхохотавшиеся медузы, рыбы, дельфины.
Конечно же, здесь обсуждались самые серьёзные научные проблемы. Отчего так быстро окочурились динозавры, не обкормил ли их Борщик прокисшим борщом, и почему опоздал им на помощь доктор Челкашкин. Конечно, все их споры мог бы разрешить шагавший когда-то по жаркой Антарктиде гигантозавр, но он предпочёл молчать, чтобы не рассыпаться от хохота.
В общем, внутри динозавра с вечера волновалось весёлое море чудес. Но главное всё- таки начиналось немного позже, когда над огромными костяными лапами ящера покачивались рёбра и в такт им раскачивался старый морской гамак, а матрос Федькин, объявив: «Песни старого пирата», затягивал:
«А что такое качка? Уже четыре дня на палубе горячка, в каюте толкотня». Потом быстренько запевал: «На далёком севере эскимосы бегали», и все подхватывали так, что не только медузы и кальмары, но и бывалые акулы отлетали от бортов, переглядываясь: они там что, чокнулись?
И конечно, миллионы лет назад древний хищный ящер и предположить не мог, что в его чреве далёкие потомки устроят такую весёлую и дружную жизнь.
В нынешнее время тем более никто бы не поверил, что в брюхе динозавра могли появиться самые жизнерадостные песни.
А песни появлялись. Потому что у Федькина незаметно прорезался такой голос, что даже Моряков однажды воскликнул:
—Да этого человека ждёт великое будущее!
Но Федькин в великие не собирался. Он даже не думал стать когда-нибудь лауреатом будущей премии, а просто пел про море, про мужество, про друзей. Пел звёздам, пел ветру, пел морю. И на его концерты набивался полный трюм слушателей.
Федькин подождал, пока Солнышкин усадил Матрёшкину на раскладушку, где уже, похрустывая изюмом, сидела Сладкоежкина, пододвинул ногу поближе к Челкашкину, который, не теряя времени, делал перевязку, и, наконец, дождавшись кока, бравый пират подмигнул ему и весело выложил только что сочинённую специально для него песню:
Дальше было про то, что «можно дружно верить в завтра, вспоминать в пути родню, мчаться в брюхе динозавра и придумывать меню», и про то, как можно честно вместе жить, если в брюхе динозавра, даже в брюхе динозавра всем заботливо дружить. Но это уже пели все вместе! Даже будущий космонавт Перчиков. Даже Моряков.
И Борщику стало так приятно, что, присев на свою раскладушку, стоявшую под хвостом гигантского ящера, он расчувствовался, оттаял и вздремнул. Не то чтобы совсем уснул, а просто стал аккомпанировать прекрасному баритону Федькина нежным прихрапыванием.
Ему виделась жаркая Антарктида, по которой среди пальм и папоротников прогуливались какие-то симпатичные динозавры.
Они покачивались и пели голосами Федьки- на, Морякова, Матрёшкиной про него, про Борщика, и он им аккомпанировал, пока какой-то молодой динозавр голосом Сол- нышкина не сказал:
— Вы подумайте, его уважает будущий великий певец, про него поют, а он завалился и похрапывает, как бегемотик! Видали?!
Борщик испугался, Борщик юркнул от него в брюхо динозавра. По брюху динозавра он бежал от динозавра. Брюхо урчало, плюхало, бренчало на гитаре! Кок уже слышал позади себя грохот и хохот!
Но вот впереди показался какой-то выход, Борщик бросился к нему, с криком подпрыгнул и врезался головой в трюм. Судно дрогнуло, дёрнулось — и, проснувшись в рубке, вздремнувший от счастья Пионерчиков закричал:
— А-а-а!
— Увидел! Наверное, увидел живого! — решили все и заспешили наверх. Но, выбравшись, услышали, что Пионерчиков изо всех сил кричит:
— Ура! Та-ри-о-ра!
Все бросились к носу, где Верный всё ещё рычал, поскрёбывая лапами палубу, и увидели возникающий впереди такой знакомый остров.
Теперь все, буквально все смотрели на Солнышкина, которому оставалось нырнуть, раскрыть раковину и выложить на стол жемчужину в сотню тысяч долларов!
И только потирающий вторую на судне за сутки огромную корабельную шишку Борщик всхлипнул:
— Какая Тариора?! Впереди — айсберг. Мы с вашими парусами вернулись в Антарктиду!
Солнышкин и Перчиков смотрели вперёд. Там желтели бананы, пылали орхидеи, там среди птиц качали кокосовыми верхушками пальмы.