Солнышкин у динозавра

— Вы это слышали? Вы это читали? — воскликнул чуть не лопнувший от смеха Челкашкин. — Не читали, так прочтите!

— Значит, мы пираты! — захохотал Мишкин. — А главный пират, конечно, Солнышкин.

Захохотали все. Борщик захлопал ресницами, а маленький поварёнок Том закачал головой:

— Солнышкин не пират. Пират Бобби Хапкинс! Айсберг увидел я, а он увёз мою премию.

Стоявший на трюме мистер Хапкинс произнёс:

— Ты прав, мальчик. И свою премию — все сто тысяч — ты получишь сполна! Все сто тысяч!

Услышав о долларах, сдавший Морякову вахту Солнышкин вспомнил, что надо подсчитать всю тариорскую выручку.

Он уселся на скамейке у стола, на котором в хорошие времена команда забивала «козла», вытащил из пляжной сумки брошенные как попало в суматохе купюры и, разглаживая их, стал считать.

Команда с любопытством обступила штурмана и тоже помогала на все голоса:

— Так. Десять...

— Двадцать...

— Сто.

— Сто пятьдесят!

— Тысяча!

— Десять тысяч...

— Сто! Сто!!! Двести!

— Ну работнули!

Тут-то сбоку от Солнышкина и послышалось давно забытое:

— Хе-хе!

И хотя произнесено оно было прямо-таки обворожительным голоском, все, даже Стёпа, вздрогнули. Ведь было решено: никаких хе-хе!

— Хе-хе! — прозвучало ещё раз вкрадчиво, но настойчиво. — А нельзя ли, чтобы из этих «зелёненьких» что-то перепало и нам? — Это с улыбочкой, переминаясь с ноги на ногу, спрашивала Сладкоежкина. — Может быть, их прямо сейчас и разделить? Каждому своё? — добавила она.

—А вам-то за что?! — удивился Челкашкин.

— Ну, хе-хе, я вроде бы команде подарила парус! — довольно нагловато, к общему онемению, произнесла Сладкоежкина. — Ведь без моей иголочки как-нибудь тоже не обошлось!

— Так, может быть, это всё ваше? Чего ж тогда делить? — спросил Солнышкин.

— Ну вы тоже не такой уж хороший! — сказала почему-то Сладкоежкина. — Если б нашли втихаря где-нибудь «зелёненькую», уж как-нибудь делить не стали!

— Я? — удивился Солнышкин. — Я? — Да все видели, как он спасал журавлей, бросая все свои заработанные!

Верный зарычал.

— Ну, ты чего? — отскочила Сладкоежкина.

А Солнышкин вдруг отстранился, сделал

огромные глаза и произнёс:

— А ведь точно! Я бы хапанул! Хоп — и всё, потому что я — ХАП! И плохой. Оч-чень плохой человек. Это я из-за жадности посадил Стёпку в лёд! Это я загипнотизировал Пионерчикова так, что он лаял Бобиком! Я посадил «Даёшь» на мель — я! Чуть не продал Борщика за сосиску, а Челкашкина за сардельку — я! И на матрасике, когда все работали, задрав ноги, лежал тоже я, я, я! Очень плохой, завистливый, жадный Бобик.

Кое-кто рассмеялся, кое-кто покраснел, но Том подбежал и крикнул:

— Солнышкин — вери гуд!

А Челкашкин отрезал:

— Брось валять дурака, Солнышкин!

— А я не валяю дурака! Я, может быть, паршивая собака, но терпеть не могу, когда люди из-за «зелёненьких» становятся синенькими!

— А я пока что не синенькая! — краснея, возразила Сладкоежкина. — Вы всё преувеличиваете...

— Нет, не преувеличиваю! — возразил Солнышкин и загнул палец. — На ремонт парохода кое-что надо?

— Надо! — крикнул Стёпка и пошарил в кармане. Если бы там что-то осталось, он бы сейчас отдал.

— А Перчикову помочь отправиться в космос надо?

— Конечно! — подтвердили все.

— А Федькину, Федькину, — вдруг заявил Солнышкин, — учиться петь надо?

И хотя сам Федькин пожал плечами, с капитанского мостика раздался голос Моря- KOBai

— Федькину обязательно! Обязательно надо!

— А на экспедицию за динозаврами? — подскочил к Солнышкину Пионерчиков.

— И на ножи, и на вилки, на лавровый лист, горчицу и перец! — вытираясь полотенцем, затарахтел раскрасневшийся Борщик, у которого всё подходило к концу.

— Вот видите, — подвёл итог плохой, очень плохой Солнышкин, глядя в глаза Сладкоежкиной.

— Но каждому тоже что-то нужно! Ведь у каждого есть и свои личные интересы! А они важней общих! — проверещала Сладкоежкина.

— Это точно! — подтвердил вынырнувший вдруг из трюма Мишкин. Он только что прирастил динозавру хвост таким крепким винтом, что с ним можно было бы бегать ещё семьдесят миллионов лет. — Вот в мой личный интерес сейчас входит хорошая тарелка борща и большая морская котлета!

Вокруг засмеялись, а Челкашкин повернулся к Сладкоежкиной и произнёс:

— Не бойтесь. О вас не забудут! А сейчас помогли бы Борщику всё привести в поря¬

док, как вы умеете. Скоро, к вашему сведению, Япония! И зайдите ко мне, возьмите бушлат. В Японии уже снег!

ПИРАТЫ ПАРОХОДА «ДАЁШЬ!»

Вся Япония была в снегу. От снега сверкал огромный, в пол неба, вулкан. Все в снегу, как японки в серебристых кимоно, кланялись, будто подоспели на встречу, малень- кие аккуратные сопки. Казалось, они кланялись и говорили: «Коничива» — «Здравствуйте» или «Аригато» — японское «Спасибо».

Аригато — за то, что вы нас помните.

Аригато за то, что пришли в гости.

Аригато — за то, что вы такие добрые хорошие люди.

Снег присыпал крыши пакгаузов и фуражки толпившихся на причале раскосых мальчишек, у которых из-под мышек выглядывали альбомы для рисования.

А вдоль причала на колёсиках бежала телекамера. И с блокнотами в руках, вежливо отталкивая друг друга, кланялись улыбающиеся корреспонденты.