Соло

–Алло, папа, ты слышишь меня!

Её голос и напавшая на него немота разрывали сердце на куски. Без сил Филипп опустился на холодный пол и положил трубку рядом, продолжая слышать, как она зовёт его. Сквозь пелену слёз он заметил свет открывающейся двери и почувствовал быстрые шаги рядом. Надин опустилась на корточки напротив муж, вглядываясь в заплаканное лицо, и коснулась тёплыми ладонями его впавших щёк. Он ощупал пол рядом с собой, схватил телефонную трубку и трясущимися руками протянул её жене. Это жест напоминал мольбу о помощи.

–Алло, – кротко бросила Надин. Её глаза с алой каймой только что высохших слёз взволнованно осматривали Филиппа, а внутри, он это прекрасно знал, в неё уже шла тяжёлая работа по контролю эмоций.

Один из них обязательно должен быть спокоен, если другой по какой-либо причине не может взять себя в руки. Этому правилу давно научило их родительство: силы умножать на силы, а если кто-то сдаёт позиции, брать всё в свои руки.

–Мама! Ты дома! – Надин не успевала вставить ни слова во сбивчивую речь дочери. Она сыпала вопросами, как маленький ребёнок, наконец, дорвавшийся до способности говорить. – С папой всё хорошо? Алан сказал, что тебя не было в суде! Почему? Всё в порядке?

Лиззи остановилась и попыталась усмирить сбившееся дыхание, в перерывах между глубокими вздохами продолжая обращаться к матери. Надин уже давно не виделась с дочерью: работа не позволяла навещать её в Доме на Океане, а сама Лиз не любила долгие поездки в Город. Они изредка звонили друг другу, болтали по душам, но всегда избегали тем, о которых полагалось молчать. Из сбивчивой речи Лиз было понятно, как важно для неё получить ответы на все свои вопросы, но Надин чувствовала, что то время и расстояние, которое они проложили между собой, не дадут ей сказать правду.

–Милая, Лиз …

На столе лежали документы, которые сегодня утром судья Соло в очередной раз прочла, когда пришла в кабинет, чтобы переодеть спящего мужа. Пальцы до сих пор помнили прикосновения к листам бумаги, давно ставшим жёсткими от вечных слёз, а в голове слово за слово выстраивались заученные страницы обвинения. Надин могла наизусть пересказать дочери всё, что читает день за днём, рассказать, как пытается в этих буквах найти причину. Но это были не те слова, всё уже давно было не то. Слишком поздно.

Филипп тяжело поднялся, и Надин отвела взгляд, почувствовав солёный привкус слёз на губах.

–Мы были дома, Лиз.

–Наконец-то! – в голосе слышалось нетерпение, так свойственное ей. – Почему? Что-то с папой?

Филипп прислушался к громкого голосу дочери и отрицательно покачал головой, отвернувшись к окну. Комната наполнялась вечерним светом, и лишь настольная лампа ярким указателем горела над стопками бумаг.

–Он здоров… Это всё усталость, ты же знаешь, мы работаем без отпуска уже который год…

–… и поэтому вас не было в суде? Алан был там.

–Да…, – Надин собралась с силами, но всё равно её ответ прозвучал не убедительно. – Там было дело… до которого нас не допустили…

Произнеся последние слова, она закрыла глаза и глубоко вздохнула. В ней происходило сложное взвешивание своих слов на правду и ложь, на то, что нельзя было говорить дочери, и на то, что сказать было нужно, чтобы не напугать. Надин никогда не умела что-то скрывать от близких людей, всегда считала, что не имеет на это права, но прекрасно умела молчать. Молча плакать, радоваться и страдать. «Сильная» Надин, какой всегда хотели видеть свою дочь родители, была человеком, который хотел бы сейчас позволить себе слабость.

–Почему нас с папой не допустили до заседания? – неожиданно для самой себя промолвила Надин.

–Алан, сказал, что, возможно, это дело было для вас слишком лёгким …

–Он так сказал? – в её голоса прозвучал вызов. Наверное, это стало последним ударом.

–Ну да. Ты же знаешь! Алан рассказал мне, что парень, которого осудили, сам во всём сознался, – Лиззи замолчала, вслушиваясь в удалённое эхо собственного голоса. – Может, поэтому для вас это дело посчитали простым, такое может быть?..

–Может, – кивнула Надин. – Но мы заседали и на более простых делах.

Филипп тоже кивнул. Он толкнул оконную раму, чтобы закрыть окно, и возникший небольшой поток воздуха привёл в движение бумаги на столе. Несколько листов, показательно кружась в воздухе, упали прямо ему под ноги, и он виновато посмотрел на жену.

–А как звали парня, которого судили, он тебе не сказал? – Надин следила, как Филипп тяжело наклонился к полу и, в сумерках комнаты напрягая зрение, впился глазами в текст.

–Не сказал, ведь неправильно разглашать имена подсудимых, вот он и не называл его…, – Надин неловко рассердилась её простодушию.

Нужно было время, чтобы обдумать, правильно ли она поступает, но его не было. То время закончилось, оборвалось, когда Надин бросила детям слово, полное усталости, одиночества и грусти, а они восприняли его как удар побольнее. Доля секунды, чтобы стать чужими. Так просто.

–Егозвалилеосоло, – почти не шевеля губами, произнесла Надин. – Филипп! – придерживая трубку, она протянула мужу очки, которые всё это время лежали на спинке дивана. Так просто.