Соло для оркестра

Мы переписывались с ним и после того, как тебя не стало. Он мечтал побывать здесь, ты ведь знаешь. Но как-то не получалось. И вдруг — телеграмма. Из Минска. Его посылают по каким-то делам в Братиславу. Надо ли тебе объяснять, что это была за встреча! Он выкроил немного времени, и мы вместе побывали в Дубине, забрались на Колибу, где он партизанил, и через Калиште вернулись обратно.

Сейчас Борис уже на пути к границе, и я снова одна. Хотела было написать Верке, чтобы приехала дня на два, на три — боялась остаться наедине с воспоминаниями, но теперь рада, что не сделала этого. Давно уж так остро не нуждалась я в открытом разговоре с тобой, как в этот вечер.

Не печаль сейчас лишает меня сна, мама. Твоя внезапная болезнь и страшные дни, последовавшие за ней, — это уже отболело, уже пережито. Сегодня, впервые после твоего ухода от нас, когда я вместе с Борисом прошла по всем тем местам, которые врезались мне в память, когда перед моим взором чередой пронеслись все годы, проведенные рядом с тобой, я вдруг поняла ясней, чем когда-либо прежде: сколько же осталось во мне от тебя! Сколько ты дала мне!

Ты даже не можешь себе представить, как я хочу быть похожей на тебя.

Вот только сумею ли?

Перевод с чешского Е. Щербаковой.

Любомир Томек СОБАКА ДЛЯ ГЕНЕРАЛА

По улице с грохотом несся военный газик. Застонали тормоза, газик резко качнуло. Старик укоризненным взглядом бледно-голубых глаз проводил этих полоумных. Черный щенок охотничьей породы, тершийся о его ноги, прижался к стене. Машина остановилась у тротуара. Старик выпрямился, подкрутил усы.

— Великолепный пес, папаша, — прогудел чей-то бас, и из машины выбрался могучего телосложения военный — золото так и сверкает: погоны, звезды, орденов полная грудь.

— Чистокровный, — гордо сказал старик и по привычке в знак приветствия приложил к полям шляпы два пальца.

— Пол-Чехословакии проехал, но это первый сеттер-гордон, которого я здесь вижу. И такой красавец — хоть сейчас на выставку! Мой сын до войны говаривал: на уток без сеттера-гордона — все равно что на зайца без гончей!

Вечером старик отправился выпить стаканчик вина — оно даже не показалось ему сегодня таким скверным — и вот уже в четвертый раз принимался рассказывать:

— Псарня у меня — заведение мирового масштаба! Не беда, что состоит она из одной конуры да одной сучки, зато родословная какая! Прабабушку импортировали из Англии, когда Альбион еще был великой державой, у отца предки — все фон да оф, а из-за моего младшенького сегодня один славный русский генерал чуть носом стекло не продавил! Говорит: поздравляю, папаша, я изъездил всю Европу и близлежащие континенты, а такого сеттера-гордона, ей-богу, в жизни не видывал!

— Ясное дело, дедушка! — смеялись парни за столом. Они пришли сюда немного промочить глотки, целый день разбирали противотанковые заграждения и теперь не прочь были пошутить. — Да, здорово вам повезло, так божиться умеет только советский генерал! А может, и маршал? Ха-ха-ха! И потом, если он «в жизни не видывал» сказал по-чешски, то по-русски бы получилось «в животе не видывал», потому как по-русски живот — это брюхо[34]. Они смеялись, стуча пол-литровыми кружками о картонные подставки. Пиво было препаршивое, но в ту пору оно валило с ног, как настоящее пльзеньское.

Старик на парней не сердился. «Ну есть ли у вас понятие о собаках? — думал он. — Настоящего собачника вмиг опознаешь. Как он затормозил! Эх, и май нынче выдался! Настал мир, наконец-то мир, а у меня лучшие собаки во всей Европе!»

Следующую неделю старик провел в лихорадке международных контактов. А с ним — и вся улица. Сперва приехал шофер, потом молодой лейтенант. А к концу недели пожаловал и сам генерал.

— Дело вот в чем, пан генерал, — несчастным голосом бормотал старик. — Этого щенка я еще перед концом войны продал в деревню. Получил за него мучки на корм остальным собачатам, шпигу для внука, в войну все менялось на продукты, понимаете? Он, крестьянин, и посейчас привозит корм для щенка, а я малыша натаскиваю. И при щенке заодно прикармливаю свою сучку. Во времена рейха трудно было держать собаку, пан генерал. А мои на всех выставках получали медали. И снова будут получать. Не мог я отказаться от псарни, хоть и жалко было щенка, верно?

Генерал гладил черного щенка по спине, почесывал между ушами и под подбородком. Щенок был вне себя от блаженства.

— Жаль… Я хотел купить его у вас для сына. Пять лет не видались. Воевали на разных фронтах. А недавно он получил звание Героя Советского Союза. Вот был бы подарок, когда встретимся!

Старик свесил голову. Глаза его увлажнились, усы как-то обвисли, он переступал с ноги на ногу, точно мальчишка, только старый беспомощный мальчишка: на его сгорбленные плечи свалилась еще одна, до сей поры неведомая тяжесть, и весь он как будто сник под этой тяжестью в своем поношенном костюме, который бессменно прослужил ему все военные годы, а пес, маленький несмышленыш, глупый щенок, уже не казался ему лучшим в Европе.