Соло для оркестра

На дворе под окном и в коридоре стояли крик и свист.

Эмиль оглянулся на Буца и ближе подступил к открытому окну. Внизу кричали:

— Интересно, у председателя районного комитета соседи цыгане, а?

— Не выйдем на поле!

Эмиль наклонился через подоконник:

— Товарищи… Товарищи…

Ему не дали говорить.

Рядом с ним появился Буц.

— Дайте сказать, — крикнул он. — Чего разорались?

Шум и в самом деле немного утих, но стоило Эмилю раскрыть рот, как он поднялся с еще большей силой.

— Слышите? — проговорил за спиной Петраш.

— Ты!.. — вдруг вскрикнула Дудова, все это время не сводившая глаз с Буца, и погрозила ему кулаком. — Мы надрывались, надрывались, а теперь убираться? Сроду ни у кого и волосинки не взяли, а теперь все бросить, чтобы вы захапали? Назад хотите нас выгнать? За что? Царица небесная… а мы… а мы… Знала я, что этим кончится. Мы… — Голос ее осекся.

— А ты бы, значит, хотела рассесться в деревне как квочка, — обрушилась на нее скотница, — Чего придумали! Еще бы не нравилось — развалиться барыней и лежать!

— Барыней? — Эмиль готов был убить ее взглядом. — Барыней? Они что, не имеют права жить, как все вы?

— У нас тут граница рядом, — подстроилась к ней вторая, — к нам иностранцы ездят. Что они скажут, когда увидят, что у нас цыгане посередь деревни расположились? Думаете, мы не знаем, почему переселяют цыган из Попрада? Чтоб не мешали заграничным туристам в Татрах. А вы бы…

— Вот оно что! — Эмиль просто изнемогал от злости. — Здрасьте! — взорвался он. — А что скажут иностранцы о том, что вы поперли отсюда графа и Илканича и теперь хозяйничаете на их полях? Присвоили их хлева и скотину? А? Скажите, пожалуйста, вас это не смущает? И что собираете урожай с их полей, ничего, а? А теперь…

— Слыхал, чего народ требует? — произнес Буц непривычно тихо, словно про себя и как бы оправдываясь. — Это как приговор, Эмиль…

Эмиль с треском захлопнул окно.

— Слышу, — ответил он. — Мне все ясно.

— Чего же? — подивился Петраш.

— Чего-чего! Говорю, это дело известное. Я слишком хорошо знаю, как это делается. Как собирают толпу на улице. Кто их науськал?

— Чего? — снова повторил Петраш. Удивление превозмогло на время все его другие чувства. Он туго соображал, что к чему, и посмотрел назад, ища поддержки у Буца.

Они переглянулись.

— Все зашумели, что собирают сходку, насчет цыган, — объяснил Петраш и повернулся к Дуде: — Давай спокойно обсудим, как дело можно сладить. Вот послушай… Мы откупим у тебя, ты ничего не потеряешь. За эти деньги в другом месте подыщешь что-нибудь готовое и сразу переедешь. Давно пора было сговориться. Сколько просишь?

— Ну, это было бы лучше всего, — с облегчением вздохнул Буц, искоса поглядывая на Эмиля. — Нехорошо получилось. Почему ты наперед не сговорился с нами?

— Сколько просишь? — грубо повторил Петраш.

Цыган отступил на шаг. Лицо его было перекошено. Он обвел всех взглядом, судорожно собирая силы, чтобы выговорить хотя бы слово.

— Вы так, значит, — тихо сказал он и, сплюнув, тыльной стороной руки вытер со щеки кровь.

— Только спокойно, спокойно, — вступил в разговор Буц. — Этого не должно было случиться. Боже мой! И ты хотел жить в такой обстановке? — Он пристально поглядел на Дуду.

Эмиль, не вмешиваясь, наблюдал за переговорами и поочередно всматривался в лица — Буца, скотниц, Петраша. А еще сколько их снаружи ждет на улице.

Все как-то стали от него отдаляться. Он осознавал, что одинок среди них. Совсем один.

Он сжал губы.

— Понимаешь, даже если б все было в порядке, — продолжал Буц. — Не хотят тебя люди в деревне. Ты что же, собираешься ходить по деревне, крадучись вдоль заборов? Совсем, что ли, дурак? Я думаю, уступит более умный.

Эмиля передернуло.

Никогда не мог примириться он с такой «мудростью» и верил, что его-то Павлинке и Петру такого уже не придется видеть и слышать, что перед ними — надежная, прочная дорога, по которой проляжет их путь прямо в сказочный мир, в будущее, красочное, будто радуга, и, дойдя по ней до горизонта, человек протянет руку к солнцу… Ах, черт! А если б, скажем, двадцать лет назад, двадцать лет и несколько месяцев тому назад наши люди в разгар войны заявили, что мудрее отступить, и отбросили винтовки? Господи, что было бы тогда с Буцем и всей их проклятой деревней?

А Буц знай расписывал Дуде, как распрекрасно они заживут, согласившись взять деньги за дом.

Вот тип, возмутился Эмиль, с него как с гуся вода. Опять за свое, бьет в ту же точку. Здорово накрутили его Петраш и остальные…

Дудова, устрашенная и беспомощная, стояла, словно ничего и не слышала, шепча что-то про себя, губы ее быстро двигались.

— Сколько просишь? Пятьдесят тысяч? — не унимался Буц. — Проведем все через контору. За такие деньги ты купишь что захочешь, факт.

— Нет! — взревел вдруг Эмиль. — Кому пристало быть мудрым? А? Где, черт побери, твой сельский совет?

Буц беспомощно пожал плечами, и снова они с Петрашем обменялись взглядами.

— На этот счет мы с тобой расходимся во взглядах, — сказал Буц. — Понимаешь, ты живешь не здесь. Царица небесная, — невольно повторил он восклицание Дудовой. — Ну могут ли Дудовы жить в такой обстановке?