— Ну, как дела, Дудова? — воскликнул он, подходя, но тут же повернулся к Эмилю, тряхнул головой, а губы его растянулись в широкой улыбке. — Ах, черт, видал, какие палаты отгрохали! Ничего себе угнездились.
Пожар вспыхнул той же ночью.
Ветер раздувал пламя. Дуда проснулся от крика, а когда выскочил во двор, огонь охватил уже всю правую стену дома, языки пламени облизывали крышу, рассыпая снопами искры, сарай и доски полыхали одним костром. Розоватый дым вырывался и из Петрашева сарая.
В наступившей суматохе с криками и причитаниями, ничего не видя, Дуда ринулся в дым и пламя и начал выносить и выкидывать вещи через охваченное огнем окно, пока не стал задыхаться — черные и бело-розовые клубы дыма все росли и густели. Стены уже кругом были охвачены огнем, жар внутри стоял нестерпимый, и Дуда, шатаясь, еле выбрался из дому. Задыхающийся, с опаленными волосами и ненужной, оббитой кастрюлей в руке, он услышал почти у самого уха надрывный голос:
— Мы так и знали, они еще всю деревню спалят.
Дом Дуды был охвачен пламенем, как огромная связка лучины, но мужики поливали Петрашев сарай. Ужас перед огнем пробудил в них жестокость.
Дуда словно ослеп и онемел, не в состоянии произнести ни звука; опухший и почерневший от дыма, он ничего не соображал, глядя на них вытаращенными глазами, пока его не погнали прочь из деревни палками и поленьями, он побежал, а следом гнались собаки и толпа.
Всех их — и его, и жену, и детей — сопровождали криками и проклятьями далеко за околицу Матейовиц, пока они не исчезли из виду в темноте. Дуда, почти голый и обожженный, с маленькой Мартой на руках, снова очутился в слободке.
Сейчас было далеко за полдень.
Пожар давно погас, цыганский дом выгорел дотла. На пожарище чернели кирпичи, покрытые серыми кучками пепла.
А Эмилю, когда он смотрел от слободки в сторону деревни, все мерещилось розовое от зарева небо.
— Как это случилось? — спросил он.
Дуда смотрел на него изучающе и жестко, руки у него обвисли как плети. Он открыл было рот, ничего не сказал и, пожав плечами, отвернулся.
— Подожгли! — жалостно простонала жена, глядя на Эмиля провалившимися, высохшими до самого дна глазами. Она сидела перед хибарой среди вороха тряпья, покрывал и посуды, тут же стоял сундучок, опаленный стол и несколько стульев. Все это Дуда притащил сюда вместе с двумя своими двоюродными братьями, жившими теперь в его прежней хибаре.
Вокруг толпились несколько цыган, сочувственно поглядывали на них и перешептывались.
— Кто? — Голос Эмиля стал хриплым.
Кто? Господи, кто же? Буц? Нет, Буц едва ли. Может, Петраш? Сколько их, других, кто мог поднести горящую спичку… и поджечь… В самом деле, а мог Буц пустить красного петуха? И Эмиль с ужасом понял, что, конечно же, Буц мог такое сделать. Отчего не сделать? Запросто…
— Кто? — повторил он.
— Кто-кто! — снова отозвалась Дудова. Она взмахнула руками и хлопнула себя по коленям. Ее еще не покинули ужас и отчаяние минувшей ночи. — Кто ж еще… — прошептала она. — Кто… — Отсутствующим взглядом, словно не видя, смотрела она на Эмиля.
— Молчи! — прошипел ей на ухо муж.
Он посмотрел на нее таким страшным взглядом, что она разом осеклась. Зачерпнув из чугунка, стоявшего возле ее ног, кружкой воды, Дуда жадно напился.
Господи Иисусе, ну не Буц же…
И вдруг наступила безжизненная тишина.
Из-за хибары напротив показался Жиго. Шаркая босыми ступнями, он приближался к ним.
Дуда отшвырнул кружку.
— Не предупреждал я тебя? — приятельски протянул Жиго. — Видишь, Имро, там вредный для тебя воздух, — и он махнул рукой в сторону деревни.
— Заткнись, — холодно приказал ему Дуда. Выражение лица его при этом не изменилось, лишь глаза сузились.
Жиго чуть повел плечами и ссутулился.
— Чего собачишься, — продолжал он. — Послушался бы меня, не довел бы до того, что случилось.
Присутствие Эмиля его ничуть не смущало и не удивляло; видимо, прежде, чем появиться, он наблюдал за происходящим из укрытия.
— Мы всё знаем, — сказал Дуда.
— Ну… — с усмешкой протянул Жиго. — Что ж ты знаешь?
— Всё знаем, — повторил Дуда.
В руке у него сверкнул нож.
Братья Дуды чуть отступили, но в руках у них тоже были ножи.
Жиго остановился, неприметно, чуть-чуть попятился и молниеносным движением сунул руку в карман.
Никто не шевелился, все смотрели друг на друга неподвижным взглядом. Жиго слегка наклонился вперед, голова его словно срослась с плечами.
— Падла, — проговорил Дуда. — Теперь я тебя достану.
Он говорил все таким же безразличным хрипловатым голосом.
Жиго — с лица его не сходила усмешка — переступил с ноги на ногу, но кто-то позади него предупреждающе шепнул:
— Осторожно…
Жиго мельком глянул на Эмиля, густые брови вспрыгнули, лицо скривилось, на нем застыла гримаса бессильной ярости.
Эмиль сжимал в руке пистолет.
— Бросьте ножи, — приказал он. — Бросай ножи!
Жиго выругался.
— Бросай! — Эмиль повысил голос.
Жиго еще больше набычился, снова переступил, потом, перебежав площадку перед халупами, нырнул прямо в густую кукурузу, яростно раздвигая ее руками и коленями, и тут же исчез из виду.
Дуда с братьями бросились следом.
— Стой! — заревел Эмиль. — Стой!