Соло для оркестра

Она стала всматриваться внимательней. Сердце тревожно забилось… Неужели? Конечно, внешность обманчива, и все же… А что, если?.. Неужели один из них действительно он?

И чтобы именно этот снимок случайно попал ей в руки?.. Нет, невероятно. Она убеждала себя, что все это чистый бред, но с той поры снова и снова возвращалась к старым местам, где они бродили вместе. А встретив общих знакомых, всегда показывала снимок из газеты и единственную подаренную ей фотографию. А вдруг и вправду это он?

Все может быть. Но если это так, то что его на это толкнуло? Впрочем, он всегда отличался оригинальностью… А если все-таки не он? И баллада об их жизни и любви еще не окончена?..

Есть разные способы избежать бесследного исчезновения в небытие. И тот, про который нам было рассказано, пожалуй, один из самых удивительных…

И она продолжает его любить.

Когда Моймир закончил, Олдржишек смерил его с головы до пят подозрительным взглядом.

— И это все?

— Все.

— Послушай, что ты нам тут заливаешь? Ты сам-то веришь всему этому или нет? Прямо легенда какая-то. Знаешь, рассказ о золотистой девице, похожей на статую, еще можно вынести, но дальше уже совсем никуда не годится! Скажем, не всегда же она была золотистого цвета!

— Ну что ты несешь? — устало сказал Моймир. — Чему это я не должен верить? Ты вообще хоть что-нибудь понял? Она могла выбрать любой из двух вариантов. И выбрала лучший. Ведь они оба одинаково убедительны — и с фотографией, и с гибелью на плотине. Просто она сделала свой выбор.

— Одинаково убедительные? — Олдржишек осклабился.

— Для нее да, — серьезно ответил Моймир. — Поэтому она и взяла с меня обещание больше ее не искать.

— И не будешь?

— Я дал слово.

И он молча вышел. Какой-то поникший и потерянный.

— Нет, я этого не понимаю, — проронил через некоторое время Олдржишек. — Ведь совершенно ясно, что все было совсем не так. Во-первых, не могла она все время быть золотистой… Согласитесь, если сопоставить подробности, ничего в этом рассказе не вяжется. Например, не могла же она все время ходить в золотистом пальто, что же, на все свидания одевалась одинаково? И вообще…

Олдржишек запнулся и поглядел на нас. Никто его не поддержал.

— И вообще, — добавил он, — что это за женщина! Вы только вспомните все подробности. Почему Моймир не проверил ее небылицы? Ведь элементарно можно проверить… живет же эта женщина где-то… и должно же у нее быть какое-то имя… Просто он сам не захотел!

А зачем ему это, вдруг подумала я. Ведь он тоже выбрал для себя лучший вариант.

Перевод с чешского Т. Чеботарева.

Иржи Навратил НИТИ

Передо мной на столе лежали две связки ключей. Вроде бы совершенно одинаковые. И все-таки разные. Одни ключи были от квартиры в Карлине, а другие — от Коширж. С карлинскими я сейчас, в свои двадцать с лишним лет, должен был расстаться, а коширжские — только что получил. Первые ключи были от родного дома, где я вырос и где у меня мать. Коширжскими я буду открывать свой новый дом, где Ива. В то время как одни нити моей жизни постепенно мною рвались, другие крепли. Любопытно все это. С сентября до ноября я постоянно путался в этих нитях. Сначала мне казалось, что все будет куда проще. С Ивой я встречался уже третий месяц. Но старые нити до сих пор держали меня. Да и с новыми не очень-то получалось, но я это объяснял опять же старыми нитями, всего лишь тремя месяцами знакомства и, главное, своим характером.

В два часа Ива вернулась в Коширже из гимназии и тут же позвонила мне на работу.

— Наши уже уехали, — сообщила она.

— Прекрасно, — обрадовался я. Так мы с ней и договаривались. Ее родители должны были вернуться только в воскресенье вечером, а мне за эти дни предстояло обжиться у них, привыкнуть. Все шло как надо.

— Ты знаешь, пришла телеграмма от Славека, лежала в почтовом ящике, — слышал я издалека взволнованный голос Ивы. Когда-то, еще до меня, у нее был Славек.

— Это что, твой железнодорожник?

Своих парней Ива именовала, как правило, по профессии.

— Значит, он? — повторил я.

— Он.

— Да ты вроде боишься, — сказал я осторожно.

— Боюсь, — незамедлительно подтвердила Ива.

— На самом деле боишься?

— На самом деле. Я не знаю, как ты на это посмотришь.

Это была ложь. Ива отлично знала, как я посмотрю, и поэтому совершенно меня не боялась. Долгими вечерами она откровенно рассказывала мне о своем прошлом. И бояться ей было нечего.

Так или иначе, я оставался совершенно спокойным. Уже ничто не могло изменить наши планы. Ни Ива. Ни железнодорожник Славек. Нити порвал я сам.

— И что же он тебе пишет?

Я хотел выжать из себя хотя бы каплю ревности. Иву это обрадовало.

— Он приедет в четыре.

— Очень мило, что он вспомнил о тебе! — нашелся я.

Иве мои слова, очевидно, понравились. Я почувствовал это по ее голосу. Она поняла меня правильно. Я ревновал. Наконец-то я ревновал. Ей давно хотелось этого. А я шел на уступки, потому что ей так хотелось.

— Мне и в голову не приходило, что он появится. Он ничего еще о тебе не знает, — скороговоркой сказала Ива, но мне показалось, что она колеблется, еще не решила, как ей быть со Славеком.