Соло для оркестра

— Так ты ему сегодня объявишь?

Ива не отвечала. Она мне действительно все о себе рассказала. Я ей тоже. Правда, моя исповедь была намного короче. По сравнению с ней я был ангел, но меня это ничуть не смущало. Я любил Иву.

— Ну давай тогда отложим все еще на неделю, — предложил я просто так, чтобы посмотреть, что она на это скажет. Но на самом-то деле мне ничего откладывать не хотелось. Я и так ужасно устал, слишком все затянулось. Но сейчас я почему-то больше думал о Славеке, чем о себе. Интересно, что было бы со мной, окажись я на его месте.

Мое предложение Иву, конечно же, возмутило.

— И ты готов меня здесь с ним оставить?

Я ждал этого. Ива проверяла нашу любовь. Ведь дома у нее все было вымыто, вычищено и подготовлено к моему переезду.

— А почему бы и нет? — сказал я как нельзя более спокойно. Подыграл немного — и хватит. Нечего ревновать ей в угоду. Таков уж был мой метод.

— Это совершенно невозможно, Ирка, — простонала в трубку Ива.

Я упорствовал. На меня не действовали ее слезы.

— Почему же? Очень даже возможно. Решишь все сама.

— Ты не любишь меня.

Ну, началось. Ива уже громко рыдала.

— Перестань, иначе я сейчас же положу трубку. — Я повысил голос.

Но трубку не положил. Я знал Иву, знал, что сразу же перестать она не может. Поэтому пришлось еще немножко поговорить с ней, чтобы дать возможность успокоиться и вытереть слезы.

— Однажды я тебе уже сказал и дважды повторять не стану: ревновать не в моих привычках.

На другом конце провода воцарилась тишина. Ива ко всем этим вещам относилась совершенно иначе. И сейчас никак не могла прийти в себя. Мне было жаль ее, но отступать не хотелось.

— Давай отложим еще на неделю, — повторил я как можно более мирно, чтобы она не истолковала мои слова превратно. Тут я вспомнил про мать, которая была сама не своя от этого моего романа. Сегодня вечером я собирался разом покончить со всеми нашими никчемными спорами. Неприятный разговор с мамой автоматически тоже, значит, откладывается на целую неделю. Я колебался. Поругаться и разойтись с Ивой на неделю ничего не стоило. Такое случалось уже не раз, и всегда мы сходились снова. Достаточно было хоть чуть-чуть приревновать Иву к железнодорожнику Славеку и устроить сцену. Это помогло бы мне и дома, и в Коширжах. Дома обошлось бы без лишних скандалов с матерью, а Ива убедилась бы в моей к ней любви. Но тогда надо было признать ее право на взбалмошные гимназические капризы, а это меня никак не устраивало.

— Я прогоню его. Скажу ему о тебе, и после шести снова буду одна, — рыдала где-то далеко побежденная Ива.

— Ты и вправду это сделаешь? — спросил я.

— Со всеми разошлась, разойдусь и со Славеком, — твердо сказала Ива, но в ее голосе я уловил печаль. Или мне только показалось? Такой жертвы я не хотел.

— Ну значит, все остается в силе, ничего не меняем. Приеду в начале седьмого, — решительно сказал я и повесил трубку.

Вообще-то хорошо, что разговор кончился именно так. Отдалять события не имело смысла. Сколько раз я уже портил себе этим жизнь. Надо все решить и дома. Дальше так дело не пойдет, твердил я себе.

Я ушел с работы пораньше, чтобы успеть все сделать до шести часов. По дороге домой выпил для смелости две кружки пива. Надо было как-то взбодрить себя.

В Карлине я был точно в четыре.

До прихода матери собрал свою сумку и вынес мусорное ведро, чтобы оставить после себя полный порядок.

Мать застала меня на кухне и сразу же все поняла. Ей не нужно было ни о чем спрашивать. Тем более что сумка уже была собрана. Если я собирался куда-нибудь за город, она всегда знала об этом заранее. Мать сделала вид, что ничего особенного не происходит, стала хлопотать по хозяйству и готовить ужин. По количеству картошки понятно было, что она рассчитывает и на меня.

— Столько картошки ты одна не съешь, — начал я.

— А разве ты куда-нибудь уходишь?

Я не мог смотреть ей в глаза, такие же голубые, как у меня, в лицо — такое же, как у меня.

— Не отговаривай. Это бесполезно. Ничего уже не изменишь.

Мать села на стул и уставилась на меня. Ее строгий взгляд раздражал меня уже третий месяц, все время, пока я встречался с Ивой.

— Не будем больше говорить об этом, — заявил я, хотя мать молчала.

— Разве я что-нибудь сказала, Ирка?

— Все тебе не так. Все время ты недовольна.

— Погоди, я положу картошку обратно.

Когда она вернулась, я завел по новой. Но сначала выдержал паузу. Мать чистила картошку, стараясь, чтобы кожура была тонкая-тонкая.

Я вздохнул и твердо повторил:

— Да, теперь уже все.

— Ну и что?

— А то, что хватит нам это обсуждать.

— Я тебя только об этом и просила!

— Значит, все решено.

— Да и обсуждать-то тут нечего, — вздохнула мать, отрываясь от картошки.

— Может, что-нибудь и нашлось бы, — огрызнулся я.

— Я тебе уже все сказала.

— Из чужого опыта выводов не делают! — выкрикнул я и набрался духу, чтобы нанести последний удар: — Я переезжаю к ней.

Я изображал решимость, но мать, та действительно оставалась совершенно спокойной.

— Что ж поделать! Ты мне это… вроде как объявляешь?

— Вот именно, объявляю.

— Значит, переезжаешь, ну… а что прикажешь мне?

От этих слов у меня перехватило дыхание.