Соло для скрипки с Маргаритой

— Где я, не знаю! На каком-то подпольном ликероводочном заводе. Он находится в лесу. А где — не знаю.

— В шестидесяти километрах от Рязани. В южном направлении, — раздался неожиданный бас из притихшей толпы.

— Вот здесь подсказывают, что под Рязанью. Шестьдесят километров на юг от города.

— Народу много на заводе?

— Много. И такое ощущение, будто все накачаны наркотиками.

— Меченные Сатаной, — угрюмо произнес тот же бас.

— Здесь подсказывают, что все здесь меченные Сатаной. Меня еще не метили. Но обещают. Хозяин здесь какой-то англичанин. Его зовут Ричардом. Это у него я свистнул сотовый, по которому сейчас звоню.

В это время друг в коричневой рубашке сделал руками знак, чтобы Берестов прекращал разговор.

— Говорить больше не могу. Возможности звонить тоже нет.

— Оставь включенный телефон! — крикнул Калмыков. — Может быть, удастся засечь район.

Берестов сунул телефон в карман, и в туалете снова все пришло в движение. Раздался звонок. Журналист с удивлением увидел, что все снова разошлись по своим местам. Он уже думал, что рабочий день окончен. Неизвестно, сколько еще прошло времени, может быть, еще часов восемь. Беднягу уже качало от усталости. Он был мокрый с головы до пят и валился с ног. А те мужики, которые приходили за бутылками, были как и утром, — невозмутимые и молчаливые.

— Мужики, когда жрать поведут? — крикнул им Берестов, но они не ответили.

Вскоре зазвенел звонок. Леонид, покачиваясь, отправился в цех. Все, кто там были, снимали фартуки и вешали на вешалку у входа. «Слава богу», — подумал Берестов и встал последним. За ним, выйдя из строя, встал лысый в коричневой рубахе. Что удивительно, все это делалось само собой. Никакие надзиратели при этом не присутствовали. Охранник стоял только перед входом в столовую.

Так же, как и утром, он подозрительно вгляделся в новенького, но ничего не сказал. Впрочем, Берестов настолько устал, что ему было все равно. Как и в начале дня, он получил миску с вареной мойвой, кусок черного хлеба и стакан чая. Умяв все это в три секунды, он поднялся и, как сомнамбула, направился за впереди идущим, чувствуя, что его новый друг не отстает ни на шаг.

Процессия цепочкой вошла в казарму, освещаемую двумя тусклыми лампами и улеглась на топчаны. Свет потух, и Берестов тут же провалился. Проснулся он оттого, что кто-то толкал его в бок. Это был его новый друг.

— Я вам советую избавиться от телефона, — прошептал он. — Найдут — застрелят.

Берестов полез в карман, вытащил телефон и увидел, что светодиод горит. Значит батарейки еще не сели. Может, уже засекли это место? А может, и нет…

— Значит, говоришь, что год назад здесь был бунт? — спросил Берестов шепотом, прикрыв ладонью рот.

— Его организовал один человек. Он тоже, как и ты, мыл бутылки. Он нас научил, как обрести себя…

В это время свет в казарме зажегся, и вошло четверо парней. Они сразу же направились к Берестову и к его новому другу. Обоих молча стащили с топчанов, дали кулаком под глаз и начали обыскивать. Не найдя ничего у лысенького, они отбросила его в сторону. А когда обнаружили у Берестова сотовый телефон, глаза их вылезли наружу. Архаровцы переглянулись и выволокли Берестова в коридор. Его поставили под лампу и очень внимательно вгляделись в глаза.

— Да ты, оказывается, не меченый, — покачали они головами.

И вдруг тяжелый удар в челюсть свалил журналиста с ног. После чего его принялись энергично пинать ногами.

— Кому звонил? — спросил один из них, сунув ему под нос сотовый.

Берестов отрицательно покачал головой и снова получил ботинком в подбородок. Он ударился головой о стену и потерял сознание.

Очнулся на холодном бетонном полу. Было темно. Голова раскалывалась. Тело ныло. Любое движение причиняло боль. Казалось, что все внутренности отбиты. Берестов хотел встать и осмотреться. Но у него не было сил даже пошевелиться. Дернув ногой, он потерял сознание от прострелившей его боли.

Так было несколько раз. Он приходил в себя, делал движение и терял сознание. Иногда ему казалось, что у него нет тела. Берестов забывался и погружался в небытие настолько глубоко, что, когда приходил в себя, удивлялся тому, что он еще живой. Сколько таким образом пролежал в темноте, он не знал. Леониду казалось, что это длится целую вечность.

Но неожиданно за дверьми он уловил какую-то постороннюю суету. Это было странно, шум журналист услышал впервые. Подняться Берестов так и не смог. Он на карачках дополз до железной двери и постучал. Стук получился очень тихим, поскольку бронированная дверь была толстой. Леонид принялся шлепать по ней обеими ладонями и громко, насколько позволяли силы, стонать. За дверьми притихли. После чего послышались чьи-то приглушенные голоса. И вдруг Берестов услышал скрежет замка. Скрежетали долго. С замком явно что-то не ладилось. И вдруг раздались выстрелы, от которых журналист едва не оглох. Он испуганно пополз обратно, но в ту же минуту дверь отворилась, луч фонаря уперся Берестову в глаза, и он услышал полный ужаса голос Калмыкова:

— Леня, что они с тобой сделали, сволочи!

— Толик, мне не снится? Это действительно ты?