Соло для влюбленных

Он замолчал. Молчала и Лариса, затаив дыхание. Лишь теперь она в полной мере осознала смертельную опасность, нависшую над ней в последние недели, и содрогнулась от мысли, что Артем мог не прийти вовремя, не успеть. Он мог вообще ничего не знать! Получается, своим спасением Лариса обязана несчастной девушке, погибшей много лет назад. Она отыскала под одеялом руку Артема и легонько сжала ее.

– Ты не должен винить себя в том, что случилось, всю жизнь. Ты уже расплатился сполна.

Артем осторожно обхватил ее пальцы, прижал ладонь к своей груди.

– Подожди, – попросил он, – я еще не все сказал. Эту девушку звали Аней. Ты… ты похожа на нее.

Лариса медленно опустила ресницы, качнула головой:

– Я – не она. Мы лишь похожи, но я – это я.

– Знаю, – Артем коснулся ее волос, – я долго не мог этого понять. Или не хотел. А может, просто боялся. Ты – это ты. Ты живая, ты здесь, рядом. Всегда была рядом, а я все молчал, ждал чего-то. Мне казалось, я не имею права… из-за того, что было.

– Это не так, – убежденно произнесла Лариса. – Слишком жестоко по отношению к себе. Но я понимаю. Очень хорошо понимаю! Знаешь, когда мне было лет восемь, я сильно заболела. Подхватила грипп. Дней семь меня трепала лихорадка, температура была просто запредельной. Родители пичкали меня таблетками и наконец вернули к нормальному состоянию.

Температура снизилась, кашель и насморк прошли, перестала болеть голова. Но на смену всем этим гриппозным симптомам пришли другие: слабость, головокружение, дурнота. Я целыми днями валялась на диване, облачившись в длинный байковый халат и уставившись пустым взглядом в телевизор.

Была зима. Февраль. За окном сверстники с веселым визгом играли в снежки, строили ледяные крепости, носились с горы на санках. А мне ничего не хотелось. Ни выйти во двор, ни прийти в класс, который я раньше очень любила.

Сначала дома меня жалели, смотрели на мое безделье и апатию сквозь пальцы. Потом, встревожившись, стали звать врачей. Те слушали меня, вертели, крутили, направляли на различные анализы и… ничего не обнаружили. Один доктор, я его до сих пор хорошо помню, здоровенный мужик с густыми черными усами, возможно, грузин или армянин, сказал матери:

– Это затянувшийся период реабилитации. Должно пройти. Постепенно.

Но ничего не проходило. Я так и продолжала проводить дни на диване, даже дойти до кухни было проблемой – настолько слабой я казалась самой себе.

И однажды отец не выдержал. Сначала он поругался с матерью в соседней комнате. Потом ворвался ко мне, держа в руках ворох зимней одежды. Он швырнул ее мне в лицо, словно мяч, и рявкнул:

– Одевайся, живо!

Я решила, что он спятил, хочет угробить родную дочку. Даже представить себе не могла, как расстанусь с теплым халатом, нацеплю на себя все эти вещи, выйду на мороз, увязну в сугробах. Но отец не шутил. Он орал и ругался на чем свет стоит, а за его спиной шмыгала носом мать.

Меня взяла такая обида на них, на то, что они не понимают, как тяжело я больна! Глотая слезы, я принялась натягивать на себя все эти рейтузы, свитера, носки, шарфы и варежки. Под конец я стала похожа на космонавта, готового к космическому запуску: дутая куртка, штаны, на голове – шлем, только вязаный. Я и чувствовала себя подобно космонавту в вакууме – задыхалась и едва переставляла ноги.

Отец вытолкал меня за дверь, да еще прихватил с собой лыжи. Мы вышли во двор, на двенадцатиградусный мороз после месяца сидения в квартире, где при мне даже форточки боялись открыть.

Он привел меня на самую знаменитую в микрорайоне горку. Вернее, это была не горка, а гора, для меня – целая горища. С нее спускались на лыжах взрослые ребята. Я занималась в секции и неплохо каталась, но отсюда съехать никогда раньше не решалась. А сейчас, в моем состоянии, это и вовсе казалось нереальным. Просто самоубийственным.

Отец молча бросил передо мной лыжи. «Ладно, – решила я. – Разобьюсь, тогда они узнают!» Молча надела лыжи, затянула крепления, встала у края горы, глянула вниз. Ужас! Белая пропасть!

– Я не смогу, – захныкала я.

– Сможешь, – спокойно возразил отец.

Казалось, он нисколько не тревожится и не жалеет меня. Тогда меня охватила злость. Ни слова больше не говоря, я оттолкнулась палками и ухнула вниз.

Белая пропасть ринулась мне навстречу. Ледяной воздух набился в рот и остановил дыхание. Стало ясно, что я задохнусь еще до того, как успею разбиться.

Я зажмурилась, подняла палки повыше и заскользила вниз, в пропасть, в пустоту… И вдруг почувствовала, что дышать становится легче. Еще легче, совсем легко. Тогда я открыла глаза. Гора почти кончилась, я была уже у самого подножия склона, а в ушах свистел ветер, но не страшно, а весело. И мне тоже стало весело, я даже попробовала сделать какой-то крутой вираж, наподобие тех, какие делали старшие ребята в секции, но у меня не получилось. Я плюхнулась в сугроб носом, снег тут же забился мне в рот и за шиворот. Но почему-то меня это нисколько не огорчило. Когда я с трудом поднялась на ноги, отряхнулась и поглядела наверх, то увидела отца. Он улыбался и махал мне рукой. Знаешь, что было дальше?