Соло для влюбленных

– Да, я, – с вымученной усмешкой проговорила Мила. – Я люблю его. Ты – Ситникова, а он… У нас вместо классического треугольника получается какая‑то арифметическая прогрессия, не находишь?

Вместо ответа Лариса заплакала. Впервые за этот ужасный, тяжелый день слезы вырвались наружу и текли по лицу нескончаемыми потоками, горько-соленые, безутешные. Но в то же время облегчающие. С ними выходило все колоссальное напряжение последних дней, муки совести прошедшего месяца, горечь постигшего ее разочарования, боль от утраты иллюзий.

Здесь, в машине, сжавшись в комок, на плече у Милы Лариса оплакивала не только свои страдания – но и самой подруги, Артема и даже Глеба, изо всех сил скрывающего страх и неприкаянность под маской беспечности. Она понимала, что причина одна – непонимание, нерешительность, ложь самому себе. Теперь Лариса хорошо знала, что от этих безобидных на первый взгляд вещей можно умереть. Как сегодня днем чуть не умерла она. Как только что едва не погиб Артем.

Мила молчала, не утешая Ларису, но и не пытаясь отстраниться. Просто сидела неподвижно, ожидая, когда слезы подруги иссякнут. Ей самой так хотелось заплакать сейчас вместе с ней, зарыдать, завыть, прислониться к мокрой щеке, облегчить боль, которая сверлила ее изнутри.

Но она не могла. Видно, выплакала все слезы в тот день, когда говорила с Артемом. Значит, это был ее лимит, больше ей не отпущено.

Лариса всхлипывала все тише и реже и наконец совсем затихла, так и не отрывая лица от плеча подруги.

– Все? – Мила тихонько высвободила руку, взглянула на часы. – Полегчало?

Лариса кивнула и шмыгнула носом в последний раз.

– Пожалуй, уже стоит сходить туда. Самое время, – Мила вылезла из машины.

Лариса поспешно последовала ее примеру, хлопнула дверцей, вытащила из сумочки пудреницу и носовой платок.

– Я очень страшная? – Она слабо, неловко улыбнулась, раскрывая зеркальце.

– В меру, – успокоила та. – Ладно, дорогая, ты приводи себя в порядок, и айда.

– А ты? – Лариса оторвалась от зеркальца, удивленно поглядела на Милу.

– А я домой поеду. Бог даст, с Артемом больше ничего не случится. Мне сказали, что состояние стабильное, хоть и тяжелое. Я свое отдежурила – с шести часов на ногах. Теперь твоя очередь, – Мила прищурила удлиненные зеленоватые глаза, отчего стала похожа на кошку. – Иди давай. Только учти, я тебе ничего такого не говорила. Ничего! Поняла?

– Поняла, – Лариса кивнула, продолжая неотрывно смотреть на подругу, не зная, как сказать ей то, что сейчас было у нее на сердце. Да и надо ли что-то говорить?

– Тогда пока, – Мила улыбнулась. – Созвонимся завтра.

– Пока.

Мила круто повернулась и засеменила в сторону больничных ворот, звонко цокая по асфальту каблучками. Дойдя до ограды, она поглядела назад. Лариса уже спешила к крыльцу, на ходу поправляя растрепавшиеся волосы.

Мила дождалась, пока она скроется за дверями корпуса, и зачем-то кивнула, будто подтверждая, что все сделала правильно. Да, благородство – вещь изжитая и старомодная, и она могла бы ничего не говорить Ларисе. Но какая от этого радость? Никакой. Просто будет в этом мире еще двое несчастных людей, кроме нее самой. Пусть уж лучше получится наоборот.

Мила вздохнула, выпрямилась и бодро зашагала к шоссе ловить машину, чтоб поскорей добраться до дома.

Глава 34

Перед глазами была бескрайняя, сияющая белизна. Эта белая безбрежность слепила, хотелось зажмуриться, но веки точно свинцом налились, и не хватало сил даже моргнуть.

Вероятно, сияющий свет не был ни раем, ни адом, а лишь неким перевалочным пунктом, где с вновь прибывшим должны разобраться, определить на вечное место жительства, воздать по заслугам. Где же Бог?

Артем попробовал шевельнуться, но руки и ноги были такими же чугунно-тяжелыми, как и веки. Странно, он никогда не думал, что в загробной жизни действуют гравитационные силы. Напротив, казалось, что душа, распростившаяся с телом, должна быть легче перышка.

Артем все-таки превозмог себя и сморгнул. Как ни странно, после этого сияние стало не столь резким, а белизна сгустилась и приняла знакомые очертания. В следующую секунду Артем понял, что глядит в потолок, выкрашенный белой водоэмульсионкой и нашпигованный лампами дневного света.

Вот это да! Вряд ли на том свете потолки покрывают краской. Значит, он жив. Ничего не вышло.

Он снова попытался ощутить свое тело, заставить его хоть чуть-чуть слушаться. На этот раз его ждал успех – он почувствовал свои руки под одеялом и, опершись на них, попробовал повернуться на бок.

– О! Очнулись! – Голос раздался со стороны, противоположной той, в которую намеревался повернуться Артем. Он был знакомый, но смутно. В то же мгновение перед глазами возникло острое личико. Светлая челка мыском, глаза утомленные, но довольные. Кажется, ее звали Яна?

– Нехорошо, – остролицая Яна помотала головой, отчего челка распушилась веером. – Как вы всех напугали! Должны были знать, что вам нельзя этот препарат. Инна Михална же спрашивала!

Девушка поправила подушку под головой Артема. Обзор сразу значительно увеличился.