Соло для влюбленных

Однажды приятельница сообщила, что собирается прослушиваться в свежеобразованный оперный театр на сольные партии. По ее словам выходило, что новый коллектив – нечто среднее между оперой и стриптиз-клубом, куда требуются молодые хорошенькие певички, дабы раздеваться на сцене перед солидной публикой. Подруга назвала Миле размер зарплаты, которая показалась ей непомерно огромной в сравнении с хоровыми деньгами. «Небось очередной бордель, задрапированный под оперу», – подумала Мила, но, однако, решила рискнуть. Ей бесконечно надоела каторжная нагрузка, грошовые гонорары, а главное, хотелось спеть хоть какую-нибудь сольную партию, пусть даже нагишом, но только не хоровую!

Их прослушивал тогдашний зам Лепехова, он же коммерческий директор «Оперы-Модерн», Слава Котов, и еще пара каких-то мужиков – Мила понятия не имела, кто они такие. Приятельницу забраковали сразу же. А Милу после прослушивания Котов пригласил в свой кабинет.

Она сидела на высоком мягком стуле перед его столом, чувствуя, как от волнения трясутся коленки. В этот момент Мила уже твердо знала, что хочет здесь работать во что бы то ни стало, любой ценой. Ей нравилось решительно все: помещение с гулким вестибюлем и огромным концертным залом, репертуар, который ей продемонстрировали, перед тем как она спела свою программу, даже неизвестные мужики тоже нравились, непонятно отчего.

– Значит, вот что, – задумчиво протянул Котов, упираясь взглядом прямо в дрожащие Милины коленки, обтянутые черными капроновыми колготками. – Как вы поете, нас устраивает. Но мы должны посмотреть вашу пластику, проверить наличие артистизма. Ведь это, так сказать, совершенно новый проект, требующий иного подхода к солистам и… – он поднял глаза и посмотрел на Милу в упор.

Ей стало все ясно. Она столько раз видела эти взгляды, когда приходила устраиваться в хоры! Тогда она делала вид, что не замечает их, и ей доставалось место в третьем ряду в партии вторых сопрано. Теперь она решилась. Уйти отсюда ни с чем Мила не могла – это был ее последний шанс. Двадцать три года – если сейчас не начать карьеру сольной певицы, дальше об этом и думать нечего.

– Что я должна сделать? – Она спокойно выдержала взгляд заместителя главрежа, изящным движением поправила прическу и закинула ногу на ногу.

– Завтра заедете ко мне домой. Мы порепетируем… ну, скажем, из «Тоски». Согласны?

– Согласна, – кивнула Мила.

Котов даже не потрудился вспомнить, что партия Тоски – сопрановая, а молодая певица пришла прослушиваться на меццо-сопрановые роли.

Назавтра Мила поехала к Котову, провела у него три часа и получила контракт на два года.

Она считала, что поступила правильно. Работа была интересной, она ни в какое сравнение не шла с ее прежней деятельностью. К тому же вскоре выяснилось, что «Опера-Модерн» вовсе не бордель и не стриптиз-клуб, а серьезный и набирающий популярность театр. Миша Лепехов казался Миле святым, напрочь лишенным всяческих мужских притязаний, живущим лишь искусством и заставляющим жить им всю труппу.

Пришло время выбирать солистку на роль Полины в «Пиковой даме», и опять Котов намекнул Миле: он может посодействовать, чтобы партию получила именно она. От него, Славки Котова, в ту пору зависело многое, почти все. Он всецело распоряжался спонсорскими деньгами, так как Лепехов, слегка не от мира сего, ничего не смыслил в финансах.

Мила снова съездила к Котову домой и получила роль в опере Чайковского. А дальше пошло-поехало по проторенной дорожке. Котов проработал два года, и его сменил другой помощник главрежа, Дмитриев, здоровенный, толстый мужик с тремя подбородками. Мила и с ним без труда наладила отношения.

Со временем ей перестала быть необходима администраторская поддержка – театр встал на ноги, Мила распелась, Лепехов привык к ней, полюбил и сам давал главные роли. Но ее уже закрутило. Она переспала со всеми в труппе, не обошла вниманием хор и оркестр, словно стремясь наверстать упущенное время, когда она так страдала, любила одного Сережку и была ему верна.

Сын подрос, пошел в школу. Мила неплохо зарабатывала. Шиковать, конечно, не приходилось, но на приличную жизнь хватало. Словом, черная полоса наконец-то отступила, она смогла вздохнуть полной грудью. Лишь иногда, в основном ночами, Миле казалось: к ней прилипло что-то мерзкое, неотвязное, от чего хочется освободиться, отмыться, но сделать это невозможно.

Она старалась не сосредоточиваться на этих ощущениях и наутро продолжала веселиться, полагая, что клин вышибают клином.