Соло. История щенка гиеновой собаки

Однажды утром мы видели, как они с превеликой осторожностью выглядывают из норы, уставясь на светящийся шар, который поднимался над горизонтом их маленького мира. Когда солнце выкатилось, они спрятали головы, но вскоре опять высунулись, следя, как свет постепенно заливает равнины. А вечером того же дня, потрясённо выпучив глаза, щенки следили за облаками, медленно проплывавшими на фоне громадного алого диска заходящего солнца, а потом нырнули обратно в нору. Немного погодя маленькие чёрные головки высунулись одна за другой, по-прежнему не сводя глаз с облаков.

Для этих десяти щенков родная нора, пропитанная резким собачьим запахом, была домом, где знакомы все тёмные закоулки, была убежищем, куда можно было спрятаться при малейшей опасности. В первую неделю их надземного существования почти всякий незнакомый предмет таил для них угрозу опасности — и почти всё на свете было незнакомо. Громадный скарабей катил свой навозный шар мимо норы. Щенки заворожённо не сводили с него глаз, но тут он вдруг потерял равновесие и упал на спину, размахивая лапками,— это неожиданное движение так испугало щенят, что они в панике, спотыкаясь друг о друга, кубарем скатились в нору. Но щенят, как почти всех маленьких хищников, обуревало ненасытное любопытство: над краем норы появилась одна мордочка, за ней — другая, и вот уже широко раскрытые глаза провожают жука и его шар.

Вокруг норы во всех направлениях вились ходы мышей — маленьких пушистых бурых грызунов открытых равнин. Эти мыши быстро привыкли к нашей машине, и подчас, когда собаки спали, мы с Джеймсом наблюдали мышиные перебежки, мелкие ссоры, смотрели, как они натаскивают в свои норки еду про запас. Однажды две мышки даже навестили Джеймса в машине — они пробрались через отверстие возле переключателя скоростей, немного осмотрелись и принялись обследовать странное жилище.

Щенки вскоре очень заинтересовались мышами: насторожив уши, они подстерегали их и, неуклюже прыгая, пытались догнать. Но никто из малышей ни разу не настиг мыши, да и взрослые относились к грызунам весьма равнодушно. Это была хорошая тренировка для щенят — часть того, что им предстояло выучить, пока они росли в том мире, где появились на свет и где им суждено было найти своё место или погибнуть.

Одна из самых ранних игр щенят, в которую они постоянно играли — по крайней мере до тех пор, пока не ушли из логова навсегда,— была игра «в паслён». Поначалу они просто от нечего делать жевали жёсткие стебли растений, окружавших нору. Возможно, это было очень полезно для роста зубов — ведь всё своё мясо они получали в виде отрыжки, и у них не было возможности грызть кости. Но мало-помалу их сражения с растениями становились всё яростнее, они изо всех сил, свирепо рыча, тянули особенно неподатливые стебли, по стебли внезапно обрывались, и щенята кувыркались на спину или валились прямо в нору. Иногда они рвали маленькие, размером с лесной орех жёлтые плоды. Этим развлечением не брезговали и взрослые — правда, они тут же выплёвывали плодики.

Как только щенята научились бегать, они с увлечением стали гоняться за всем, что двигалось. Во всю прыть носились за насекомыми, проползавшими мимо норы, и за ящерицами, а однажды, к немалому удовольствию Джеймса, даже «охотились» за его машиной, которую он потихоньку перегонял в другое место. Постоянными объектами для тренировки щенят служили многочисленные мыши, а также каменки, гнездившиеся неподалёку от их норы. Какая-нибудь из этих маленьких пичуг всегда крутилась возле норы и часто украшала раннее утро или поздний вечер своими протяжными трелями, пристроившись на веточке возле норы и осматривая равнину. Джейн называла их «птички-норушки». Для птичек-норушек было очень выгодно устраиваться поблизости от обитаемого логова — кормятся они главным образом насекомыми, а возле нор насекомых постоянно вспугивают бегающие туда-сюда обитатели, да и собирается их там больше из-за разных отбросов и остатков пищи. Джеймс сделал открытие: оказывается, этих птичек можно назвать минипадальщиками — соседка стаи Чингиз-хана не раз подлетала и хватала кусочки мяса, которые оставались в траве после кормёжки щенят.