Солома

Недавно еще он был, подобно своим односельцам, глубоко несчастным. Подобно им, он сражался за получение гроша с тягостными случайностями. Так же как и они, кидался во всевозможные стороны, хватая возможность еще хоть немножко продлить свое существование. Как и все, угорел в этом чаду и, подобно прочим, готов был совершать негодяйские дела, пользуясь несчастием своего же брата. Одним словом, пал на самое дно несчастий, которые все сводились к слову: жрать. Прошлой зимой он, к своему несчастию купил корову. Соблазнился дешевизной скота, отдававшегося вследствие бескормицы даром; но корова в конце концов съела его. Корму он потратил на нее много, а она сдохла, и последние денежки, убитые им на нее, лопнули. Следствием этого было несколько с его стороны поступков, кончившихся жалкими приключениями. У него вышли все дрова. Он поехал в Таракановский лес на лошади ночью. Но полесовщик поймал его. Иван умолял, плакал, чтобы пустили его, помиловали, но сторож неумолимо вел его в контору, где от него отобрали дровишки, топор, лошадь и шапку. А если он желает выкупить взятые у него вещи, пусть привезет штраф. Иван предлагал убить его, но только чтобы возвратили ему шапку и лошадь: но контора сочла это предложение неудобным. Тогда Иван взялся за оглобли пустых дровней и повез их домой, где несколько дней вел себя как умалишенный. Это состояние продолжалось до тех пор, пока за убийственные проценты он не нашел денег для выкупа шапки, топора и лошади.

Бросаясь из одной крайности в другую, Иван Чихаев в ту же зиму пустился верст за сто, заслышав о какой-то работе. Прожил там месяц, но, возвращаясь домой, имел в кармане всего рубль. Дорогой застиг его такой же буран, какой описан выше, но в тот несчастный день он не мог благодушно радоваться теплу. Он шел пешком. От ближайшей деревни было по крайней мере верст пять, но в волнах крутившегося снега нельзя было определить, куда и сколько идти до ближайшего жилья. Одежонка его трепаная, драная. Он стал замерзать. Спасся только тем, что закопался в снег и переждал непогоду. Однако этот день стоил ему ушей, которые были отморожены.

Много в этот год вынес он крайних несчастий. Все они мелки и жалки, но тем хуже было для Ивана. Нет бесчеловечнее обстоятельств, при которых из-за воза прутьев или из-за рубля погибает христианская душа.

Дело в том, что крайности, на которые пускался Иван, были в некоторых случаях двусмысленны. Большого негодяйства он не мог совершить по неимению средств, но мелкие и обыкновенные делал. Плохо ему жилось. В этом отношении он не отличался от прочих жителей. В деревне его житье не выдавалось какими-нибудь особенностями. Кособокая изба, нелепые постройки усадьбы, пустота на дворе, жалкие предметы — решительно все так, как у людей. Одно было отличие: издалека еще виднелся какой-то стог, возвышающийся посередине самой деревни. Стог этот стоял на дворе у Чихаева. Это была просто огромная куча соломы. Неизвестно, как Чихаеву удалось накопить столько богатства, в то время как у других скот всю зиму ел крыши.

Солома и была причиной его благополучия. В ту самую минуту, когда Чихаев уже был близок к концу своего земного существования, кто-то из соседей пришел к нему за соломой, заклиная Христом богом одолжить ему хоть полвоза этого корма до следующего лета. Иван одолжил. Но вслед за тем ему пришла блистательная мысль: воспользоваться соломой для поправления своих отчаянных дел. Придумано и решено. Чихаев проникся неописанной радостью.

Положение его, как собственника соломы, было великолепное. Бескормица давала себя знать. Истощенный скот падал. Появились особенные болезни, еще быстрее уничтожавшие коров и лошадей. Последние просто стали таять. Каждый день кто-нибудь из деревни вез за околицу мертвое животное, сваливал днем в общую яму, а ночью сдирал с нее шкуру; ежедневно на каком-нибудь дворе слышался женский плач — это жена хозяина жалела павшую скотину. Не было такого отчаяния, когда мерли ребята. В это самое время общей печали Иван Чихаев праздновал свое возрождение.

Им было объявлено по деревне, что у него есть продажная солома. Многие обрадовались и повалили покупать. Первые появившиеся хотели перехватить как можно больше корму, надеясь получить по крайней мере по возу, но Чихаев заломил такую цену, что сам испугался, не веря своим словам. Однако ж, когда некоторые требуемую им цену дали, он поверил. Хотя больше никто уже не думал торговать у него возом, но тем лучше: он раздавал по мелочам. Кто брал вязанку, кто охапку, но за все хозяин получал чистые деньги. Он нещадно драл. Первые зазвеневшие в его руках деньги обозлили его. Такая в нем развилась жадность и подозрительность, что многие не узнавали в нем прежнего смирного мужика. Если пришедший за соломой просил подождать деньги, Иван гнал его со двора. В долг он не верил. У многих, не обладавших необходимой платой, но желавших все-таки взять корму, он брал в залог полушубки и сапоги; кажется, он готов был принимать в заклад человеческие головы — до такой степени остервенился от запаха денег.