Соломенная шляпка и другие водевили

Вернуйе. Что вы, он каждый год дарил мне букет в день моих именин. (Идет в глубину вправо; к Питуа.) Возьми, мой мальчик, и поставь его в воду.

Питуа уходит.

Эмма (тихо, матери). Что все это значит?

Коломбо (тихо). Это так-то он его выставляет за Дверь?

Вернуйе (возвращается). Вы мне устроили сюрприз, теперь мой черед: я снялся, и вот… (Вынимает из кармана фотографии.) Я и про дам не забыл — всем хватит.

Мадам Коломбо (сухо). Вы очень любезны.

Вернуйе (вручает свою фотографию мсье Коломбо). Вот… А впрочем, <нет, постойте, я сделаю надпись… собственноручно.

Селимар. Правильно. (Указывает на Двёрь справа.) Пройдите ко мне в кабинет.

Вернуйе (уходя в дверь справа). Не беспокойтесь, пожалуйста, я ведь отлично знаю расположение комнат.

Сцена десятая

Селимар, Эмма, Коломбо и мадам Коломбо.

Мадам Коломбо. Послушайте, затюшка, что все это значит?

Коломбо. Вы же собирались от него отделаться.

Эмма. А вместо этого дарите ему букеты.

Селимар. Сегодня у него именины.

Мадам Коломбо. Мало того, вы еще его растираете — ради его именин.

Коломбо. Вы что, должны ему?

Селимар. Я? (В сторону.) Вот это идея! (Громко.) Дело куда серьезнее: он оказал мне услугу… такую услугу…

Мадам Коломбо (живо). Какую?

Коломбо. Какую?

Эмма. Какую?

Селимар. Имейте минутку терпения. (В сторону.) Мне еще надо придумать, что это за услуга. (Громко.) Однажды вечером… нет, то есть днем… было ужасно жарко… я отправился в школу плавания… и вдруг обе мои ноги запутались в сетях, на дне.

Все. О господи!

Селимар. Дергаю я ногами, дергаю — никак не могу высвободиться… Я уже стал всерьез подумывать о смерти… Умереть таким молодым! — воскликнул я… (спохватывается) сказал я, потому что в воде не крикнешь.

Коломбо (наивно). Действительно не крикнешь.

Селимар. Тут вдруг какой-то человек… впрочем, почему же мне не назвать его… это был Вернуйе, неустрашимый Вернуйе… так вот этот человек бросается в поток.

Эмма. Как?

Селимар. А он, заметьте, только перед этим поел! Вот, значит, ныряет он, видит меня, пожимает мне руку и говорит: «Держитесь, Селимар, не теряйте веры в провидение».

Коломбо. Это в воде-то!

Селимар. Взгляд его, казалось, говорил: «Держитесь, Селимар!..» Потом с энергией, какую в нем и заподозрить трудно, он взял и разорвал сеть.

Мадам Коломбо. Чем?

Селимар. Ножом… (спохватывается) то есть ногтями… зубами-в такие минуты пользуешься всем, что попадется… короче говоря, хватает он меня за руку… и вытаскивает на поверхность под аплодисменты публики.

Мадам Коломбо. Поразительно!

Коломбо. Потрясающе!

Эмма. Какой храбрый человек!

Коломбо. Значит, он отличный пловец?

Селимар. Он? Да он может просидеть под водой двадцать две минуты без еды и питья.

Коломбо. Вот здорово! А я как раз вспомнил, что неделю тому назад я удил рыбу у Нового моста и уронил в реку часы, — так, может быть, он сумеет их достать?

Селимар. Он? Он на все способен. И вы не хотите, чтобы такому-то человеку я подарил какой-то жалкий букет в день именин?!

Мадам Коломбо. Но мы же этого не знали…

Селимар. И вы хотели, чтобы такого-то человека я изгнал из своего дома?! Нет, вините меня, порицайте меня, но у меня недостанет мужества быть неблагодарным.

Коломбо (в порыве чувств). Правильно, зятюшка!

Мадам Коломбо. Черт возьми, если бы мы это знали… Почему вы не рассказали нам сразу?

Селимар. Вернуйе не любит, когда о нем говорят… Он стесняется — скромен, как все пловцы.

Коломбо. Понятно. Об этом — молчок.

Питуа (входит). Мсье…

Селимар. Что еще?

Питуа. Там к вам две кухарки пришли.

Эмма. Это от господина Бокардона.

Селимар. Да неужели они меня никогда не оставят в покое, эти две улитки!

Коломбо. Улитки?

Селимар. Да, у меня есть основание их так называть. (К Питуа.) Скажи, что меня нет.

Мадам Коломбо. Не можете же вы не принять их — ваш друг так просил об этом.

Эмма. Это было бы нечестно!

Селимар. Да?.. Тогда я пойду. (В сторону.) Уж я им такое присоветую, что они долго не очухаются.

Сцена одиннадцатая

Коломбо, Эмма, мадам Коломбо, Вернуйе.

Мадам Коломбо (Эмме). Твой муж, оказывается, вовсе не так услужлив.

Входит Вернуйе.

Эмма. А, господин Вернуйе!

Коломбо (в сторону). Благородная душа!

Вернуйе (держит в руке свои фотографии). Медам, позвольте мне… К сожалению, я тут наставил клякс, но уж больно перо плохое.

Мадам Коломбо (любезно). Главное — чтоб был ваш портрет.

Эмма. Я помещу его на первой странице своего альбома.

Вернуйе (Эмме). Я вот что написал. (Читает.) «Той, чья участь — составить счастье Селимара».

Коломбо (в сторону). Премило.

Beрнуйе. Это в прозе.

Эмма (с улыбкой). В самом деле?

Вернуйе (поворачивается к мадам Коломбо). А вам — в стихах. (Читает.) «Той, что добродетели пример являет…». (Останавливается.)

Коломбо. А дальше?

Вернуйе. Я пока только одну строку написал — ни как не могу подобрать рифму. Но я ее найду, непременно найду.

Мадам Коломбо (доброжелательно). Не утруждайте себя, пожалуйста!

Вернуйе (вручает Коломбо свою фотографию). А вот вам.

Коломбо (читает). «Родителю ангела, супругу грации».