Соловей мой, соловей (СИ)

Annotation

русский альбом, книга 4 (НЕ ОКОНЧЕНО)

Рэйн О

Рэйн О

Соловей мой, соловей

Старуха просыпается в ночную тишину.

Чем ближе к смерти, тем меньше времени ей нужно, чтобы выспаться.

Она некоторое время лежит, не шевелясь, ждет - не потянет ли обратно в сон, туда, где мужчина с темными глазами гладит ее по гладкой, совсем еще детской щеке своей обугленной, покрытой запекшейся кровью рукой.

- Все закончилось, Машенька, - говорит он. - Все теперь будет хорошо.

И улыбается, а она начинает плакать. Потому что хорошо будет недолго, совсем недолго по сравнению с длиной ее жизни.

И он умрет, его расстреляют из пулеметов и сожгут в старом амбаре с двенадцатью остальными, и даже тела не останется - не броситься в мерцающую воронку, не разметать по сторонам серые тени, не сказать "прощай".

Старуха открывает глаза, видевшие девяносто три весны и девяносто четыре осени. Над нею потолок в полосах света от фонаря на улице. Красивые обои - синий шёлк. Тень от люстры. Под окном проходит первый утренний трамвай - тени мечутся, хрустальные подвески тихонько дребезжат.

Старуха вздыхает, садится в кровати.

Он ей так редко снится. Но снится же, не уходит.

***

суббота

- Ваша красота сводит меня с ума, мадемуазель, - студент весело махал им рукой с площадки конки. - Прошу вас, умоляю, простираюсь ниц - приходите вечером на каток на Мойке, у Исаакиевской площади! Сегодня там будет духовой оркестр!

Суровый усталый кондуктор с густыми обвислыми усами что-то вполголоса сказал молодому человеку, тот замолчал, прекратил шуметь, прижал палец к улыбающимся губам. Но рукой махал еще долго, пока конка не съехала с моста, содрогаясь и дребезжа на булыжниках.

- Пойдем на каток? - спросила Маша.

Верочка пожала плечами. Насчет "красоты" студент обращался, конечно, к ней - Вера была совершенно изумительна, никого не оставляла равнодушной. Кроме себя самой - ей, казалось, было абсолютно все равно, как она выглядит и какое впечатление производит на окружающих.

- Разве дядя Андрей не сегодня приезжает? - спросила она. - Я что-то запамятовала. Если не сегодня, то пойдем вечером покатаемся, почему бы и нет.

Машенька обрадовалась - она очень любила кататься и давно не выбиралась.

- Да пусть даже и сегодня, - сказала она быстро. - Поздороваемся и пойдем. Он же не к нам лично приезжает. Я его видела последний раз, когда мне было лет девять.

- Полжизни назад, - засмеялась Верочка. Накрутила на палец темно-золотую прядь, выбившуюся из-под зимней шапки. - Завтра будет "как на Машины именины испекли мы каравай".

Она перегнулась через перила моста, посмотрела вниз.

- Ой, смотри же, лед нарезают артельщики! Как красиво солнце играет!

Огромные, длинные параллепипеды льда - "кабаны" - вытаскивались из выпиленной во льду майны и ставились на попа. Весеннее солнце ныряло в прозрачный лед, кувыркалось в сверкающей глубине, дрожало всеми цветами радуги.

- Как столбы в египетских храмах, - тихо, восхищенно сказала Машенька.

Завтра, в воскресенье, в ее день рождения - именно в этот день - в Петербурге открывалась выставка Британского музея. Копии храмовых скульптур и мумии. Настоящие. Древние. Люди, чьи глаза смотрели в высокое небо Африки десять тысяч лет назад, чье живое тепло, дыхание, сущность рассеялись в мире так давно, что и представить было сложно - но при этом по-прежнему можно было взглянуть в их черты, дотронуться до пергаментной кожи.

Верочка вскрикнула, вцепилась в перила. Маша вздрогнула, возвращаясь в реальность.

Под мостом работник пятил лошадь с санями к майне, потащил очередной ледяной кабан, зацепленный за задние копылья. Но лошадь была уставшая, оступилась раз, другой - глыба льда начала ее перетягивать, потянула назад, в майну. Мужик кричал на лошадь, тянул поводья, но она мотала головой устало и обреченно, как будто заранее смирившись с неодолимой тяжестью, увлекающей ее назад, куда она не могла обернуться и взглянуть - в ледяную воду, в темную смерть.

- Режь упряжь, - крикнула Маша. - Режь, болван!

Мужик ее, конечно, не услышал, но то же кричали ему и остальные артельщики - они махали руками, все остановились, но ближе никто не подходил. Кабан перекувыркнулся, сани поползли в воду быстрее. Мужик все не решался бросить лошадь - потянул из-за голенища нож, стал рубить жесткие кожаные ремни.

- Уходи, - прошептала Вера.

- Не успеет, - сквозь зубы сказала Маша.

Край полыньи осыпался, тяжесть льда все тянула сани, лошадь ухнула в воду со всплеском, забилась, закрошила лед копытами. Работник замер, потрясенный и напуганный, упустил несколько секунд, в которые мог бы отскочить и спастись. Потом лед под ним раскололся, он нелепо взмахнул руками и упал в воду - прямо под бьющие копыта тонущей лошади.

Крики артельщиков, когда он ушел под воду, донеслись и до девушек - они стояли, вцепившись в перила моста, а вокруг них уже собралась небольшая толпа - многие останавливались посмотреть.