Соловей мой, соловей (СИ)

- Мы вернемся к обеду, - сказала мама и поцеловала Машу в макушку. - Сегодня гости у нас вечером, Андрей и мисс Шервуд. Вера на курсах, потом очень просила её отпустить, её молодой человек какой-то пригласил на ужин в ресторан. Хороший, вроде, будущий правовед. Ты к вечеру-то проснись, Маша, поужинай с нами. Поправляйся!

Они ушли, дверь комнаты закрылась. Потом были голоса в коридоре, шелест шелка, рокот папиного голоса. Что-то сказала Ленмиха. Хлопнула парадная дверь. Потом чёрная - кажется, Ленмиха тоже куда-то вышла. В тишине громко мяукнула Багира, ткнулась в Машину дверь.

И тут Маша вдруг проснулась так, что ни в одном глазу. Села в кровати, потянулась. Пустота и тоска ушли из груди - легкое беспокойство осталось, но оно не вытягивало силы, с ним можно и нужно было жить, идти и что-то делать.

Часы в гостиной пробили полдень.

Маша ушла в ванную, долго смотрела в зеркале в свои светло-карие, янтарные глаза. Она была готова назвать то, что её мучило, дать имя, выпустить в мир.

"Определение сути проблемы - самый важный шаг к её решению," - говорил старенький учитель математики в Машиной гимназии.

"Давая вещам, существам и явлениям имена-Рин, египтяне определяли их сущность и место в мироздании, а то, что не имело названия, для них не существовало," - зачитывала ей вчера Вера.

Маша глубоко вздохнула и собралась дать имя своему чувству, сказать о нем вслух самой себе, чтобы оно вышло из тени и обрело существование.

- Я люблю... - сказала она, а дальше не успела, потому что сквозь потолок послышался звук падения чего-то тяжелого, тут же еще один, и тут же звон, как будто что-то разбилось. И стало тихо, больше никаких звуков не было.

Маша выбежала из ванной, бросилась из квартиры вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Постучала в илионовскую квартиру - без ответа. Подергала дверную ручку - незаперто. Маша поколебалась, постучала громко, как могла, еще раз, а потом толкнула дверь и вошла.

- Дженет! - позвала она, проходя по коридору. - Дженет, где вы? Я услышала странный звук, будто что-то упа...

В приоткрытом проеме двери ванной, на полу, она увидела ногу Дженет - в сером чулке, в черном фетровом ботинке. Нога не двигалась.

Маша ахнула и бросилась в ванную, распахнула дверь. Дженет распласталась у раковины, неестественно разбросав руки и ноги, правая ладонь лежала в крупных осколках графина на полу, из порезов подтекала кровь. Запах был странный - тот самый, который Маша мельком ощутила вчера, но теперь он был сильный, ничем не прикрытый, настойчивый. Как будто кого-то стошнило на пол, и рвоту тут же залили коньяком и посыпали корицей и перцем.

Маша бросилась на колени, проверила ей пульс, подняла веки. Дженет негромко застонала.

- Дженет, - сказала Маша, - вы в сознании? Вы меня слышите? Я сейчас вызову доктора!

- Не надо... доктора, - прошептала Дженет, не открывая глаз. - Никакой доктор мне уже не поможет. Я просто хочу отдохнуть наконец, не шевелиться, чтобы боль прошла, оставьте меня в покое.

Во входную дверь стукнули, запыхавшись, вбежала Ленмиха, охнула, увидев Дженет.

- Я у Прасковьи была на втором, услышала, как кто-то по подъезду бегает, дверями хлопает, сразу к тебе кинулась, - сказала она. - А ты уж и не спишь, а как раз это ты и топаешь-хлопаешь.

- Она пьяна? - спросила Маша нервно. - Пахнет, будто алкоголем каким-то противным ужасно. Зачем же она так?

- Лауданум, - сказала Ленмиха, понянув носом воздух. - Опий на спирту. Прасковьина хозяйка, Иванова, его принимает, я запах-то знаю. Говорит "от менструальных болей" капли, а сама почти каждый день, когда и по два раза. Знаем мы эти боли. Как начнешь гадость эту в себя совать, так и не перестанешь, привяжешься - не отвыкнуть. Давай-ка, Машенька, поднимай ее за плечи, раз дышит она нормально, то поспит и оклемается. Не на полу же ей тут лежать.

Они перенесли Дженет на диван в гостиной. Маша нашла в ванной коробочку с бинтами, набрала воды, промыла порезы на ее руке и туго забинтовала.

- Вот молодец какая, Машенька, девочка моя, - сказала Ленмиха с гордостью. - Столько умеешь, просто как сестра милосердия. А я всю жизнь крови боюсь. Ну что, мне с ней посидеть, или позвоним кому?

- Я сама с ней посижу, - сказала Маша. - Если это лауданум - а что же еще - то она проснется через пару часов. И пульс ей проверять надо, и за дыханием следить. А тебе же ужин готовить.

- Пойду тогда, - кивнула Ленмиха. - Буду рыбу сегодня жарить в кляре, в кипящем масле, как у них там в Англии принято готовить. Ты же будешь с ними ужинать сегодня?

- Буду, - кивнула Маша. - Вера, наверное, нет.

- Да слышала я, слышала, что она с женихами запенилась, - Ленмиха махнула рукой. - Вот будет сюрприз родителям! Я бы, конечно, не пускала, но коли Слава с Зоей разрешают, то пускай. Девка она умная, серьезная, авось, глупостей не наделает, а молодость-то потом не вернешь.

Качая головой, Ленмиха ушла. Маша сидела в тишине, слушала тихое дыхание Дженет. Через несколько минут она заметалась, застонала, потом открыла остекленелые глаза и посмотрела прямо на Машу, тревожно, не узнавая ее.