Соловьи

А для того чтобы проверить, что все ли пересеяно, учредил Синегалочкин инспекционные поездки работников управления по хозяйствам района и проверил работу, как он называл, «способом перекрестного опыления». Означало это то, что, покуда Павел Матвеич, измучив вконец поездками полуголодного, полузаросшего щетиной Сашку, которому никаких командировок и командировочных не полагалось, болтался по незнакомым полям Аргамакова, Михайловского, Языкова в другом конце района, кто-то уже, с той же целью проверки работы Головачева, болтался по неизвестным ему полям под Поримом, Романовом, Медвешкином, в тоже для него незнакомом конце района.

Два дня — четверг и пятницу, — не слезая с машин, так болтались люди Синегалочкина в этой проверке пересева «способом перекрестного опыления».

В субботу с утра все собрались у Синегалочкина. Устроив вернувшимся с полей опрос тем же «методом перекрестного опыления» о состоянии пересева и качестве работ, он тут же выступил со своими соображениями об уборке урожая.

— Сев кончился, главное сделано, площади сева подытожены, отчет почти составлен, надо думать об уборке. Надежды самые оптимальные, — сказал он.

После этого Аким Акимыч устроил короткий перерыв на обед, попросив всех собраться после отдыха. Измученные поездками, невыспавшиеся люди вышли на воздух с облегчением, думая о завтрашнем, воскресном дне, заботясь, как бы Синегалочкин и его не отобрал на какое-нибудь заседание.

А настроение у всех было не в пользу оптимальных прогнозов руководителя. Старый агроном Матвей Лопухин, проработавший в Белыни лет с тридцать, давно собиравшийся на пенсию и теперь почему-то всегда раздраженный, выйдя, поглядел на небо, вытер свою лысину красным, давно не стиранным платком да и сказал вдруг Павлу Матвеичу:

— Лягушки и те проводят день в кваканье только перед дождем. А на него ниоткуда и не потягивает.

Павел Матвеич, все заседание продумавший о том, как бы отоспаться, выбриться, да вымыться, да дать знать о себе Елене Сергеевне хоть звонком в медвешкинскую школу, не понял странного старика, который изъясняется что-то вроде так же, как старик Козухин, и прошел молча мимо него. Однако он заметил, как и всегда умел мимоходом замечать мелочи, как в зал, где они заседали, две женщины потащили большую черную школьную доску, а за нею внесли и станок для нее.

За этой доскою, отобедав в районной столовой — чайной, где на столах по углам в тоскливой духоте цвели китайские розаны и лопушились фикусы, чертыхаясь и проклиная до последнего и Синегалочкина, и все на свете, Павел Матвеич просидел до вечера, не зная, кому нужно то, что проделывал в это время Аким Акимыч.

А проделывал он вот что. Как перед школьниками, на глазах подчиненных, словно к уроку геометрии готовясь, расчертил он доску на квадраты и клетки и надписал над ним и слова — где «Наличие», где «Потребность», где «Завоз», а где и «Обещано». На эту работу у Синегалочкина ушло не менее полчаса, вернее, ровно столько, сколько потребовалось бы обозлить уставших людей и вызвать у них зевки и потребность в полном безразличии к тому, что будет перед ними происходить. После этого Аким Акимыч приступил к делу. Он начал так:

— Товарищи, дорогие товарищи, по проверенным хорошо подсчетам сев мы закончили успешно. Дальнейшее — дело природы, мы не знаем, как поможет она нам. Но оптимальные данные говорят — может получиться не плохо.

И вдруг обратился, повернувшись на каблуках, к старику Матвею Лопухину:

— Как вы, как старейший агроном района, думаете?

— Цыплят по осени считают! — глухо ответил Лопухин.

— Да, конечно! — сказал многозначительно Аким Акимыч и добавил: — Но это же бабы цыплят по осени считают. Хозяева, и настоящие хозяева должны и весной уметь считать. А как вы думаете, товарищ Гусев?

Поднялся длинный, худой человек средних лет, более практик, чем агроном, человек, много лет работавший в районе землеустроителем. Гусев подумал малость, достал очки с оглоблями из пластмассы, надел на нос и сказал:

— Аким Акимыч, да ведь курочка-то еще в гнезде!

При этих словах зал грохнул от смеха, поперхнулся слегка смехом и Павел Матвеич, что с ним вообще-то могло случиться редко, а Синегалочкин, встав в позу трибуна, заявил Гусеву:

— Не ожидал услышать вульгарность, не ожидал от вас.

И, не смущаясь происшедшим, заговорил:

— Кроме колосовых озимых и яровых у нас поднимаются уже тридцать семь тысяч яровых на корма по занятым парам. Учтите — эти яровые по занятым парам нам тоже еще раз, но уже под озимые, придется засеять. Но речь об уборке урожая. Учтите — мы должны переработать более шести тысяч тонн кукурузы на силос. Поговорим о наличии машин.