Соловки. Документальная повесть о новомучениках

Владыка написал: «Милость Божия и заступление Божией матери да будет с нами и над градом нашим»[23].

Несколькими годами спустя в Московском Губревтрибунале слушалось дело об Архангельских контрреволюционерах. Они обвинялись как участники «Союза духовенства и мирян», созданного для помощи международным бандитам и русским белогвардейцам с епископом Павлом[24] и протоиереем Чеканом во главе. Член «преступной группировки» о. Михаил (Попов) обвинялся в том, что «состряпал чудо», а именно: подговорил детей говорить, будто они видели Богородицу, благословляющую белогвардейские войска. Все иереи получили срок тюремного заключения[25].

Близорукий политический глаз все подверстывает к своему скудному мировидению, но факт остается фактом: над северными пределами России распростерла руки Матерь Божия, благословляя землю, которой предстоит столько выстрадать, доколе не придет к покаянию…

Если Тихвинская Богородица перемещениями Своего чудотворного образа указывала людям места, где должны воздвигаться дома молитвы, то Архангельск особенно обозначен, и многого ждет от него Господь. Когда церковь в честь Тихвинской иконы готовилась к освящению, пономарь Георгий, посланный оповестить народ о грядущем торжестве, удостоился видения: он узрел Царицу Небесную, сидящую на обрубке сосны. В правой руке Она держала жезл и опиралась им о землю. Рядом стоял украшенный сединами благообразный муж, похожий на Николая Угодника. Георгий пал на колени и не смел поднять глаз. «Егда не имут веры, тогда будет знамение уверения ради», — сказал Святитель. Когда юноша очнулся, перед ним никого не было, лишь. глухо шумел лес…

История повторяется. Участившиеся в последнее время явления Богоматери, мироточивые иконы, качающиеся лампады — что это, как не знамение? Отчего мы не хотим видеть явного, не желаем верить очевидному, отказываемся признавать Истину, хотя перст уже вложен в голгофскую рану и кровь течет по руке?

И может быть, лучше, что мы отслужили панихиду не на Анзере или Секирке, где преизобилен прах мучеников за веру. Может быть, так и надо: среди поселка, в двух шагах от Кремля, прилюдно? Все это видели жители, хотели или не хотели, а самое главное, видели дети, которым жить рядом не с памятником архитектуры — с монастырем, где ежедневно приносится Бескровная Жертва. А заклание Господа есть заклание каждого члена Тела Его, ибо все мы, во Христа крестившиеся, в смерть Его крестились…

Если Б. Ширяев сохранил для нас праведный образ отца Никодима, то О. Волкову посчастливилось встретиться на Соловках со священником Михаилом (Митроцким), депутатом Государственной думы, академиком — богословом, которому Господь даровал безмятежную детскую веру, столь необходимую в каторжном аду. Писатель сохранил для нас его слова об исповедниках, в которых нуждается Русская Православная Церковь: «Через них она очистится и прославится. В этом промысел Божий. Ниспосланное испытание укрепит веру. Слабые и малодушные отпадут. Зато те, кто останется, будут ее опорой, какой были мученики первых веков…»[26]

Отец Михаил был расстрелян в ночь на 15 октября 1929 г. Его святой прах почивает под Камнем, у которого мы пели «Вечную память». Его слова пророчески сбылись: Соловки — гроб, из которого все ярче и ярче сияет дивный свет Воскресения.

«Егда начинахуся дние огненнаго искушения церкве Российския и не благоволи Господь прияти от нас всесожжения и жертвы, тогда мнозе архиерее и священницы не приложишася плоти и крови, но уразумевше волю Господню, сами себе принесоша, яко непорочное заколение…»

***

На аэродроме Андрей посоветовал: садитесь слева, увидите Анзер. В считанные секунды остров раскрылся под нами огромной мохнатой ладонью, и там, во мху леса, что‑то пронзительно забелело. Церковь Распятия Господня! Анзерский скит расположен в горной впадине и вряд ли виден с птичьего полета. Сомнения нет, это знаменитая Голгофа, где тысячи мучеников взошли на крест: познать тайну Воскресения.

Мне не забыть, как отец Феофилакт, вступив в Фаворское место молитв и одновременно страдалище, перекрестившись, запел тропарь Преображению: «Преобразился на горе еси, Христе Боже». Его голос одиноко отдавался под соборными сводами. Один иеромонах, где остальные, ведь когда‑то в Преображенском соборе литургисали десятки соловецких отцов? Мы заходили в другие храмы (они соединены общей папертью-галереей): и в примыкающий с севера Троицкий, в Никольский и в Успенский, и пели тропари соответствующим праздникам, вернее, пел батюшка, а мы по мере сил подпевали.

А потом мы высоко на колокольне, с которой наконец‑то сняли намозолившую взор соловецкую звезду, и мы под охраной Креста Честного. Дали белые, необозримые! Неисповедимы пути Твои, Господи, неужели я была на Соловках? Стояли впятером в проеме звонницы, где каторжники узрели невнятный свет: не в будущее ли заглянули? Не нас ли, потомков, узрели, пришедших сюда в покаяньи отмаливать убиенных? И что за великая сила слышится, далеким ударам грома подобная?