Солженицын и колесо истории

<.. > М.Ил. рассказала, что в последний день на той неделе, когда он чувствовал себя худо – ему сказали, что Солженицын получил премию. Он обрадовался. Сказал М. Ил-не: «А ведь и нас вспомнят, как мы за него стояли. И мы – богатыри». Читали ему статью «Недостойная игра»[151] – его все это интересовало. «А я вот в нетях». <.. >

22. Х.70

<…> Жизнь без Трифоныча кажется мне немыслимой – я привык, что он есть всегда – большой, умный и сильный друг. Все может рушиться, а он стоит и подпирает своды этой моей жизни. Теперь, проснувшись по утрам и вспомнив все случившееся несчастье, я в первые минуты испытываю сомнение – не скверный ли это сон – и вдруг все развеется, и Трифоныч будет здоров и ясен, как всегда… Если бы.

Живу, будто смотрю 4-й акт драмы, в которой сам я действующее лицо – погибающий Трифоныч и Солженицын, получивший премию и готовящийся к изгнанию. <…>

2. XI.70

<…>

Вероника звонила мне и сказала, что Исаич передает А.Т. свой запас иссык-кульского корня, в который он верит и который будто бы когда-то помог ему самому.

Рой был и рассказал о беде Солженицына. Он расходится с Н.А. – собирается жениться на Светловой и мечтает о ребенке. H.A. в безумии – пыталась отравиться, попала в больницу. Теперь подбирает старые письма Исаича, хочет удержать хотя бы прошлое. Все это ужасно, и в ином, более драматическом «и личном плане, повторяет его историю с «Новым миром» и со мною. Он безжалостен ко всему, что кажется ему разнадобившимся. Но несчастье в том еще, что теперь он в ловушке, – у него есть что отнять. А развод и все ему сопутствующее – лучшее средство убедить обывателя в его моральной несостоятельности.

<…>

23. XI.1970

<…>

Мелентьев[152] говорил в дружеской компании, подвыпив: «Пустили все-таки за границу этого антисоветчика». Он имел в виду Солженицына. Значит, все же он едет?

26. XI.70

<…>

Рассказывают, что друзья отговаривают Солженицына ехать за премией, да он и сам колеблется. Выедешь, а впустят ли обратно? Копелев говорил, что читает его «Август», но как-то кисло: «Есть о чем поспорить».

Прошел слух, будто Федин ездил к Шолохову с поручением – уговорить его отказаться от премии в знак протеста против вручения ее Солженицыну. Вешенский старец же заявил, что готов как угодно высказаться против Исаича, но от премии не откажется. Еще бы!

30. XI.70

<…>

Видел Можаева. Он рассказал, как весной спорил с Солженицыным, который показывал ему нашу переписку. Боря совестил его, а Солженицын, оправдываясь, говорил: «А что? А что? Надо ударить по либерализму». – «Так зачем ты не Трифонычу пишешь?» – «Ну так, я потом сам зайду к Лакшину, мы помиримся, а для истории останется».

Снова вспомнил все перегоревшее уже, и стало противно и тоскливо. Хорошенький гуманист, который при наших-то прежних отношениях видел во мне лишь мишень, удобный адрес для высказывания. Эх, эх, Исаич…

Рассказывают, что Солженицын написал письмо, в котором объясняет, почему он не поедет за премией, и выдвигает, как будто, четыре причины. Для серьезного объяснения достало бы и одной[153]. <…>

9.12.70.

Был у Ал. Тр-ча в Кунцево вместе с М.Ил. и Заксом. Он сам накануне просил позвать нас. Застал я его по внешнему виду много лучше, чем 1¹/₂ месяца назад. Впечатление такое, что сил у него прибыло, нет прежней ужасающей бледности, худобы и слабости. Иногда повернет голову – совсем прежний Трифоныч. Но правая нога и рука – бестрепетны, а речь смутна.

Встретил он меня ласково, обнимал. Пока разговаривали, почти все время сидел на постели, правая рука беспомощно скрючена, как клешня. Хочет говорить сам («сам, сам!» – кричал он, сердясь на беспомощные подсказки М.Ил.). Спрашивал о 5-м томе, который Закс вычитывал в верстке, но чем-то все был недоволен. «Какое впечатление?» – допытывался у меня. Спросил о Солженицыне, с трудом найдя слово.

Вообще, не могу сказать, чтобы у него было лучше с речью. Сил больше – это так, но в голове прежний беспорядок. А душевно Трифоныч все тот же – добрый, приметливый, чуткий, деликатный. Улыбается шутке, но общий тон – печальный. Просидел у него около часа – и не расплакался обратной дорогой.

М.Ил. рассказ[ала], что Исаич прислал ей (или А.Т.?) письмо, где подробно рассказывает, почему не поехал за премией, и приложил копию письма Нобелевскому комитету[154]. Все старается – «для истории». <…>

10.12.70