Солженицын. Прощание с мифом

«…хотя уже сорок лет я готовился писать о революции в России, — отмечает он, — вот в 1976 наступило 40 лет от первого замысла книги — я только теперь в Гувере — в большом объеме, в неожиданной шири — получил, перещупывал, заглатывал материал. Только теперь обильно его узнавал — и, по мере как узнавал, происходил умственный поворот, какого я не ожидал… Я был сотрясен. Не то, чтобы до сих пор я был ревностный приверженец Февральской революции или поклонник идей ее, секулярный гуманист, — но все же 40 лет я тащил на себе всеобще принятое представление, что в Феврале Россия достигла свободы, желанной поколениями, и вся справедливо ликовали, и нежно колыхали эту свободу, однако, увы, увы — всего 8 месяцев, из-за одних лишь злодеев — большевиков, которые всю свободу потопили в крови и повернули страну к гибели» (24).

И далее: «А теперь я с ошеломлениеем и уже омерзением открывал, какой низостью, подлостью, лицемерием, рабским всеединством, подавлением инодумающих были отмечены и и составлены первые же, самые „великие“ дни этой будто бы светоносной революции и какими мутными газетными помоями все это умывалось ежедневно. Неотвратимая потерянность России — зазияла уже в первые дни марта. Временное правительство оказалось еще ничтожнее, чем его изображали большевики…» (25).

«И как же, как же я этого не видел 40 лет?..  — удивляется Александр Исаевич, — Если бы в жизни я занят был только писанием своих книг, то это открытие, хоть теперь-то сделанное, за эти два месяца в Гувере, меня бы не обескуражило… А я все эти годы, в самое резкой схватке с большевицким режимом, и кроме этого ненавистного врага не замечал никого, ничего — чьим же единодушием был широко поддержан и чьей же волной вознесен, если не этой же, такой же „февральской“ публики — и у нас в Союзе, и на Западе?.. И что ж — я с такими заодно?» (26).

Если мы вспомним слова А. И. Солженицына из его «Письма вождям» о восьми месяцах «демократии» в 1917 г. как позоре кадетов и социалистов, то придется констатировать, что переворот в его взглядах на Февральскую революцию произошел еще дома. И приведенная здесь тирада имела своей целью лишь одно — показать, что глаза на Февральскую революцию у него открылись якобы только на свободном Западе. Приведенные выше слова важны и в другом отношении. Произнося их, А. И. Солженицын тем самым окончательно отмежевывался от тех своих либерально-социалистических стороников и покровителей, благодаря которым ему удалось получить Нобелевскую премию и вознестись на вершину мировой славы.

«А 1 января 1977, — пишет он, — начал работу… И положил себе: ну, теперь только работа… На самом деле год оказался растереблен отвлечениями и расстройствами. Но и несмотря на то, он удался успешным — и рекордным по числу написанных страниц, и в нем же я выработал новую для меня методику „Марта Семнадцатого“» (27).

Что отвлекало его от работы? Оказывается, в июле 1977 г. он был обвинен в уклонении от уплаты налогов, ему был предъявлен довольно крупный счет — 4 млн. швейцарских франков. Эта история сразу же попала в газеты и привлекла к себе широкое общественное внимание (28). Объясняя ее, А. И. Солженицын пишет, что еще в январе 1974 г. он публично заявил о передаче всех гонораров от издания «Архипелага» на дело помощи политическим заключенным в СССР. С этой целью был создан Русский общественный фонд и Ф. Хеебу было дано поручение, чтобы гонорары от «Архипелага» зачислялись на счет фонда. Однако, оказывается, переводя деньги на этот счет, некоторые издательства указывали фамилию А. И. Солженицына как их получателя. В связи с этим налоговые службы обратили внимание на маленькую мелочь, которую «упустил» опытный адвокат Ф. Хееб: оказывается, А. И. Солженицын забыл юридически оформить передачу своих гонораров Фонду. Он-то полагал, что на свободном Западе, где не было бездушного советского бюрократизма, вполне достаточно его публичного заявления. А чиновники, склонные, оказывается, к бюрократизму и на Западе, усмотрели в этом стремление нобелевского лауреата скрыть часть своих доходов и тем самым уклониться от уплаты налогов (29).