Сомнамбула

– Что и следовало ожидать, – мстительно заметил Аполлон Григорьевич. Теперь осталось разоблачить психологику Ванзарова, и фундамент классической науки будет защищен окончательно. – Вытрясите из него душу…

– Постараюсь, – ответил Токарский и сдвинулся на край кресла, чтобы контролировать поведение гипнота. – Прибытков, вы слышите мой голос?

– Да…

– Отвечайте на вопросы…

– Да…

– Вчера утром были в редакции?

– Да…

– Когда пришли?

– Рано…

– Почему?

– Надо было готовить номер…

– Это вы устроили беспорядок?

– Нет…

– Кто вчера устроил беспорядок?

Виктор Иванович скривился, будто его пронзила боль.

– Что это с ним? – спросил Лебедев.

Токарский казался встревоженным.

– Пока не знаю… Что-то его сдерживает… Надо быть очень осторожным…

– Остановимся?

– Нет, пока продолжим… Прибытков, отвечайте мне…

Редактор был спокоен, будто отпустило.

– Да, – все тем же картонным голосом проговорил он.

– Утром у вас был посетитель?

Опять что-то произошло: Виктор Иванович согнулся и застонал. Словно в живот воткнули финку.

– Надо завершать, – сказал Токарский, следя с тревогой.

– Но ведь мы ничего не узнали…

– Аполлон Григорьевич, нельзя рисковать. Может случиться все, что угодно.

– Ну, еще разик, последний, прошу вас, Александр Александрович. Ванзаров очень нуждается в вашей помощи, – упрашивал Лебедев. Чего с ним не бывало, наверное, никогда.

Токарский не решался. Он смотрел, как редактор медленно приходит в обычное состояние.

– Только один раз, – тихо сказал он. – Прибытков, слышите мой голос?…

– Слышу, – последовал глухой ответ.

– Не бойтесь…

– Да…

– Вам ничего не угрожает…

– Да…

– Вы здоровы, молоды, у вас ничего не болит…

– Да…

– Вам хорошо и приятно…

– Да…

– Вы на своем корабле…

Виктор Иванович повертел головой.

– Мой корабль… Палуба… Боцман, доклад… – Он отдал честь.

Доктор изготовился, как к прыжку.

– Ясный день, светит солнце, на море штиль… Вы смотрите в подзорную трубу…

– Горизонт чист, – ответил Прибытков, держа воображаемый прибор.

– Кто приходил к вам вчера?

Редактор выронил трубу и застонал.

– Иртемьев, – выпалил он и обмяк.

Сеанс надо было заканчивать. Токарский пошептал ему на ухо и щелкнул пальцами. Прибытков вздрогнул и тряхнул головой.

– Ой, господа, простите, что-то на меня нашло. Сегодня лег поздно, не выспался… Так на чем мы остановились?

…Выйдя на улицу, продуваемую октябрьским ветром, Лебедев помалкивал. Токарский тоже не склонен был начинать разговор.

– Не довольны результатом, коллега? – спросил он.

Аполлон Григорьевич только крякнул.

– Как вам сказать… Дело в том, что господин Иртемьев умер несколько дней назад.

Токарский не удивился.

– Я так и думал, – ответил он. – Господину редактору внедрили мысль чрезвычайно крепко.

– Очень сильный гипнотист? – с невольной завистью спросил Лебедев.

– Позвольте, воздержусь от комментария…

Доктор темнил, и это было странно. Влезать на территорию Ванзарова криминалист не рискнул.

– Ну, тогда поедем, проверим еще одного подопытного, – мирно предложил он.

– Не уверен, что справлюсь…

– Верю в вас, коллега, как в себя.

С большой неохотой Токарский дал согласие. Аполлону Григорьевичу оставалось только гадать о такой внезапной перемене. Они направились к Невскому, чтобы поймать извозчика, но тут из толпы донесся отчаянный вопль:

– Господин Лебедев! Обождите!

30

Дом на Екатерининском канале

За годы полицейской службы пристав повидал всякое. И члены отрубленные, и головы отрезанные, и ранения жуткие, какие причиняли жены неверным мужьям ножницами, когда те засыпали в супружеской постели. Однако зрелище, которое предстало в спальне пожилой дамы, было выше его сил. Полковнику по армейской пехоте стало дурно. Только глянув, Вильчевский ощутил, как к горлу подкатывает тошнота. Извинившись, он выскочил из спальни. Ванзаров остался. Он смотрел и защищался тем, что думал.

В большой кровати, оставшейся от прежних времен, с шелковым балдахинчиком и резными ангелочками на изножьях, лежала мадам Рейсторм. Одеяло было откинуто. Голова ее съехала с большой пуховой подушки, привалившись на плечо. Смотреть на старческое тело всегда стыдно. Но тут смотреть было невозможно. Вместо тела пожилой дамы – кровавое месиво…

На этом следует остановиться, чтобы не возбуждать и без того расшатанные моральные устои… Того и гляди, совсем сломаются…

В комнате стоял тяжелый дух крови и разложения. Ванзаров приказал открыть окно, пока запах не отравил квартиру. Можейко взялся бороться с тяжелым бархатом занавески, старательно не глядя на кровать.

Вильчевский сидел в кресле около шкафа с корабельными приборами и жадно глотал воду из кувшина для умывания. Вода стекала на мундир, он не замечал, пил и кашлял. Наконец пристав в изнеможении опустил сосуд, устроив на коленях.

– Это… что же… Родион… Как же… такое… Зверство… – хрипел он.

– Мадам Рейсторм нанесли не меньше двух десятков ударов ножом, – ответил Ванзаров. – Точно посчитает господин Лебедев.

Пристав булькнул и зажал рот. Раздувая ноздри и усиленно сопя, привел себя в норму.

– Бедная наша мадам Пират, – проговорил он со слезой в голосе. – Кто же мне теперь будет жизнь отравлять… Милая, добрая, славная Елизавета Марковна…