Сомнамбулист

— Молоко? — Старик изумленно вытаращился на великана. — Какая странная просьба! Ладно, никто не скажет, что Нэд Лав не угодил своим гостям, даже если они нежданные. — Порывшись в завалах одеял и подушек, взметнувших клубы пыли и перьев, хозяин достал грязную молочную бутылку, на четверть заполненную зеленовато-серой жидкостью. Он протянул ее Сомнамбули-сту. — Вот, пожалуйста, — с сомнением добавил Нэд. — Хотя в его качестве я сомневаюсь.

Взяв бутылку, великан принюхался, с трудом скрывая отвращение, и незаметно отставил ее в сторону.

— Ну, ладно, — произнес Лав, дождавшись, пока все рассядутся. — Чем могу быть полезен? Я не хотел впускать вас, но вы показались мне весьма добрыми людьми. Я так польщен! То, что вы меня нашли, говорит в пользу вашего упорства.

— Почему вы так живете?

— Да, понимаю, это может показаться вам странным. Часто, просыпаясь среди ночи, я и сам об этом думаю. Особенно когда какая-нибудь маленькая зверушка тычется носиком в мои ноги в поисках завтрака или обнюхивает ногти. Нэд, говорю я себе, старик, почему ты так живешь? Господи, думаю я, господи. Это же недостойно тебя. Ты же надеялся на куда большее. Мистер Мун поднял бровь.

— Именно.

— Понимаете, после увольнения я хотел полностью удалиться от мира. Я мечтал стать отшельником посреди города. Анахоретом в старом духе. Я решил отречься от материального мира в пользу созерцательной жизни. Узрел вечную истину, гласящую, что нельзя служить одновременно Богу и мамоне. Я надеялся, что мне никогда больше не придется видеть живую душу или говорить с ней. Хотя, возможно, я не обдумал все это как следует. Мне пришлось часто выходить наружу. За едой, как понимаете. За самым необходимым. Я не из тех отшельников, которые каждый раз выбегают наружу, когда им хлеба захочется. Нет-нет, я очень строг к себе. Стараюсь растянуть свои припасы на неделю или около того. Но все равно это не означает, что я стал идеальным анахоретом. Но это не только мой грех. Ко мне и посетители наведываются. Люди вроде вас. Честно говоря, я вообще не должен был с вами разговаривать. Недавно вот подумал: а достаточно ли я отдалился от мира, чтобы стать затворником? Но несмотря ни на что, я продолжаю надеяться. Как вы знаете, святой Симеон тридцать семь лет прожил на столпе. Он говорил, что это были лучшие годы его жизни. Замечательно, вам не кажется? Совершенно замечательно!

— Мистер Лав, — мягко произнес Эдвард, — мне надо задать вам один специфический вопрос. Вы упомянули, что вас уволили. Могу ли я предположить, что уволили вас из компании «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь»?

Старик помолчал и шумно отхлебнул из бутылки.

— А откуда вы знаете про фирму? Ну, вы упорный. Что еще вам известно? Или я должен сказать… — Он вытер рот грязным рукавом пиджака. — Что, по вашему мнению, вы знаете?

— Я знаю, что город находится в опасности, поскольку ему угрожает заговор, который составила вместе с религиозной группой, известной как Церковь Летней Страны, компания «Любовь». Я знаю, что эта самая фирма ответственна за смерть господ Сирила Хонимена и Филипа Данбара, за исчезновение их матерей и казнь Вараввы, а также за попытку убийства глав Директората. Я знаю, что они совершенно не страдают угрызениями совести и их ничто не остановит на пути к цели. Единственное, чего я не знаю, — сущности их плана.

— Или зачем им это, — тихо уточнил Лав. — Этого вы не знаете.

— Так вы не отрицаете?

— Что отрицаю?

— Что за этими убийствами стоит фирма, носящая ваше имя.

— Я надеялся и молился, чтобы они не дошли до этого. Вы должны поверить мне, когда я говорю, что компания в нынешней ее форме представляет самое чудовищное извращение ее первоначальной концепции. — Он остановился перевести дух. — Несомненно, вы догадались, что основателем «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» являюсь я.

— Да, догадывались.

— Тогда вы знаете, что фирма была основана согласно условиям завещания Сэмюэла Колриджа. Но чтобы вы смогли понять его побуждения, следуя которым он составил такое любопытное завещание, я должен объяснить вам все с самого начала.

— Прошу вас, и как можно подробнее. Старик сделал еще один большой глоток виски.

— Конечно, вы были правы, когда сказали, что я знал поэта, еще будучи ребенком. Последние годы жизни он провел в Хайгейте у доброго врача мистера Джил л мена. На самом деле младшая дочь доктора еще жива. Она тоже была свидетельницей. Она могла бы рассказать вам больше подробностей о тех днях. Моя-то память уже немного затуманилась.

— Это она нам о вас рассказала. Лав, казалось, не слышал его.