Сомнительная версия (Повести и рассказы)

Марей прервал свое писание и задумался. Получалось немного по-газетному, зато мысль все же вырисовывалась. Била в цель. Но кого через десять, двадцать лет будет интересовать все это? Промысел наладится, жизнь войдет в колею… Ведь должно же все когда-нибудь перемениться к лучшему. А что может сделать для этого он? Люди прочтут и подумают, может быть, что Марей всех надоумил, заставил обернуться лицом к береговому лову. А ведь, по сути, не сделал ничего такого особого…

Временами он сожалел, что ничего не знает толком о первопроходцах их края, ушкуйниках и новгородцах. Хотелось написать и про те времена тоже для полноты картины. Съездить бы в район, а еще лучше в Архангельск, покопаться в библиотеке.

…В один из дней к нему в котельную заглянул мимоходом дед Гридя и, видя, что Марею нелегко одному управляться с тяжелой работой, предложил помогать в свободные от дежурств часы. За перекурами Марей читал ему главы своей «Истории».

— Гладко, — кивал одобрительно тот, — здорово ты их ущучил про заброшены пожни и затопленное в половодье сено. Жестоко разрисовал. А вот, Мареюшка, какая происходила на наших берегах жизнь… скажем, двести, триста лет назад? Сравнить бы! — заметил старик, словно угадав нечаянно его недавние мысли.

«История» у Марея начиналась так.

«В глубь мрака древности скрылись те времена, когда первый человек ступил на наши берега. Чигра означает по-древнему, по-морскому — песчаная отмель, заливаемая приливом. Выгадливы были те новгородцы, которые поставили здесь становище. Неопытному мореходу, не зная берега, в устье реки не войти — сядет на мель. С моря же берег всюду кругом неприступный из-за каменистых корг. Сколь рыбаков погибло здесь в шторма. Немало деревянных крестов сохранилось и по сей день. Ставили их не только в знак несчастья, но и радостной встречи, возвращения с удачного промысла. Крест, кроме того, был ориентиром для путника, перекладина завсегда направлена строго с норда на зюйд.

На всю деревню нашу были издавна две фамилии: Сядуновы и Ефимкины. Издавна славилась Чигра плотниками, карбасными мастерами. Носы у посудин разлатые, форштевни из сукренка, бортовы нашвы такой крепости, что не пробить и льдине, а уж волны много несут и мореходны, не хуже финских „Дорхен“.

Нестор Афанасьевич Сядунов — самый древний крест ему стоит на погосте — первым пришел сюда из лесных скитов. Ходил круглый год с пятью сыновьями на промысел, ловил нитяными сетями, брал белуху и тюленя на кутило (багор). Сам Нестор Афанасьевич и карбасы строил на вицах, прутьях ивовых. Без гвоздей. От него и переняли другие мужики в деревне эту науку.

Что характерно — кормились в те времена только от прибрежного промысла. Рыбы в избытке столь оставалось, что приезжали сюда скупщики не только из Архангельска, но и из Норвегии, что подтверждается записями в поморских лоциях».

Но Марею хотелось заглянуть в старину и поглубже. Сказывали, что на месте Чигры было становище еще до петровских времен.

К пятнице они вдвоем окончили ремонт в котельной, и Марей после обеда собрался, надел выходной костюм, повязал галстук и отправился в райцентр. В музее поморского быта он просмотрел старые поморские лоции, а затем в библиотеке разыскал «Известия Архангельского общества изучения русского Севера». Марей на всякий случай сделал оттуда выписку: «Являющихся в городе ханжей, которые иногда живут не в домах, но в шалашах, являя себя простому народу святыми, сидящих на рынке вымышленных рассказчиков, поющих некия басни для прельщения простого народа, дабы тем обманом себе тунеяцкий хлеб получить, ловить и приводить в губернскую канцелярию без всякого послабления и упущения».

В другом номере он прочел:

«Одиннадцатый век, сделавшись особою эпохою для Двинского Заволочья, ознаменовался полною утратой чудской независимости. Тот же век выразился и как начальный пункт коренного обрусения чуди, которая сливалась с населившими ее владения новгородцами, усвояла их язык, обычаи, занятия и бытовой порядок…» «В свое время Биармия (Пермия) захватывала не только бассейн Камы, но и простиралась на запад дальше Печоры. В пермяцко-зырянском языке „ма“ означало земля, отсюда можно проследить: „Пер-ма (оленья земля), Мур-ма (приморская земля), Моск-ма (коровья земля)…“»

Чем дальше он читал, тем поразительнее для него было, сколько крови пролито в ратоборстве за Поморье: набеги норвежских «мурманов», ватагов на коренное население, отстаивание этих земель срубившими здесь «погосты» новгородцами… «Черные миры», прятавшиеся по лесам, «посадские стороны» на побережье, борьба новгородцев с верхневолжскими князьями…

Он просидел за чтением в библиотеке допоздна. Несколько старых книг ему дали даже с собой.

— Что это вы увлеклись так историей Севера? — полюбопытствовала моложавая и внимательная методистка, когда они разговорились.