Сомнительная версия (Повести и рассказы)

В воскресенье вечером перед клубом на лавочке сидели пятеро плотников, покуривали, дожидались, когда начнут продавать билеты в кино. Подошел, поздоровался, сел на лавочку рядом с бригадиром Михаилом Сорокой механик гаража Сергей Сядунов. Был он в нарядной голубой рубахе с отложным воротничком, лицо выбрито до глянцеватого лоска, разрумянившееся после бани.

— Серега, когда уголь будут в дома завозить? — спросил молодой плотник, вихрастый рыжеволосый Тишка. — Дни стоят погожи, безветерь, пылить не будет. Экскаватор-то на ходу?

— По мне, так хоть завтра, была б команда от председателя…

— Дак, может, Коптяков и не почешется, ежели ему не напомнить. Летошний год стали завозить в октябре, ветра пораты, так вся улица была от пыли черна, запорошило углем дворы начисто.

— Погоди, Тишка, дай с сенокосом управиться. У Коптякова сейчас други заботы в голове, — заметил Михаил Сорока, стряхивая с рукава своего новенького пиджака пепел.

— А одно другому не мешает. Выделил бы трактор, да отдали распоряжение на склад, мы б сами завезли. Чего тянуть, с сенокоса для этого дела сымать людей не надо.

— Ну дак пойди к председателю да скажи, так, мол, и так, чего ушами хлопаешь, ждешь, когда застанет ветрена погода. Может, он тебя и послухает, может, ему только твоего совета и недоставало.

— Эх, только бы дождей не послало, с сенокосом управиться успели, — вздохнул, глянув на небо, старый плотник Андрей Степанович.

— Дак не должно, не натянет. Погодушка-то — ведро, — живо отозвался Тишка. — Вон дымок над банькой бабы Мани как по отвесу торчком в небо идет. Сама моется али постоялица ее, Танюшка… Ох уж и попарился б я с ей.

— Не тебе долить таку девку, хиляк, — усмехнулся Сорока. — Танюха девка строгая, к ей особый подход нужон. Мне б годков десять скинуть — может, и сам бы за ей приударил. В молоды года я куда понатуристей был, ни одна хлесткая женщина моего обхождения не выдерживала. За сколькими волочился, со сколькими миловался, а вышло так, что бунчлива женка попалась.

— Не угадал, выходит. На всех баб зарился, а теперь чего ж жалиться.

— Так-то оно так, — усмехнулся Сорока. — А вон уже дед Кит с дедом Анкиндином и якорь готовый из кузни несут. Славно отковали деды, — заметил он, отводя разговор. — Когда новый карбас спускать на воду будете?

— Дак осмолить для надежности еще разок надо, — ответил Кит.

— Что же вы, деды, в воскресенье-то трудитесь? — обронил Тишка. — По писанию священному, грех ведь великий.

— Дак то писание Никонианское не по нас писано, парень. И сказать тебе к слову — сегодня по старому стилю вовсе не воскресенье, — ответил дед Анкиндин. — Прежде старики такому мозгляку зеленому, как ты, ухи надрали бы за насмешку. Подсоби лучше, чем зубы скалить.

— Это мы запросто можем. Давай, Серега, донесем им якорек, что ли, — подхватился Тишка.

— Сидите уж, ладно, — махнул рукой дед Кит. — Сами справимся. А вы вот что, мужики, чем время зря терять да лясы точить, смотались бы лучше на берег, к тоне Колотихи. Штормом давеча кита выбросило на отмель. Сколь мяса зря пропадает. Его хоть соли, хоть вяль… Важнецкое мясо и долго не портится. Мы, я помню, опосля войны одного небольшого загарпунили, дак, почитай, три месяца кормилась вся деревня.

— Так то ж убоина была, а этот — сам издох, — проговорил с ленцой в голосе Михаил Сорока.

— Не издох, зря клепишь, а ослеп он от нефти, — сказал дед Кит. — Выбросило, дак был живехонек. Он, поди, еще и сейчас не окочурился. Легкими ведь дышит…

— Нет, китовое мясо не по мне, — расслабленно протянул Сергей Сядунов. — Мы уж как-нибудь без него обойдемся, пока есть семужка. А председатель мог бы расстараться: враз перевыполнит план по береговому лову. Вот ему и доложите.

— Уехал он в распадки, где промыслят архангельские мужики по договору печуру, — вставил Тимоша. — Сегодня уж, поди, до вечера не вернется в Чигру.

— Эх, и ледащий же нынче пошел народ… Вечор с Анкиндином вдвоем поедем на Колотиху, — сказал дед Кит.

Старики подняли якорь и понесли вдоль улицы к берегу, где стояла небольшая карбасная мастерская.

16

Никита Жуков, председатель Чигрянского сельсовета, шел от аэропорта к деревне наторенной дорожкой, сдвинув кепку на затылок, широко озираясь по сторонам, пристально поглядывая на берег реки, словно ощупывал хозяйским взглядом — не изменилось ли что здесь за тот месяц, пока находился он в Архангельске на курсах совработников. Остановившись, раздвинув ноги в порыжелых от пыли ботинках, он закурил и прислушался к доносившимся со стороны кузницы мерным звонам. Чуть уловимым горьковатым запахом дыма тянуло от близстоящих изб, неярко, умеренно блестела гладь реки, все кругом было спокойно и миротворно.

На мостках вдова Марфа Седельникова, пышнотелая, не старая еще бабонька, полоскала белье. Жуков пошел вдоль крутика, поравнялся с ней, и на воду упала его длинная, чуть вздрагивающая на ряби тень. Марфа подняла раскрасневшееся лицо и обернулась, щуря глаза от солнца.