Сомнительная версия (Повести и рассказы)

— Критиковать за дело — не значит настраивать против меня людей, — секущимся от волнения голосом ответил Жуков.

— Дак критику надо понимать с толком! Что тебе до печуры, если геологи молчат? Ну пошли им кляузу, бодягу разведи… Нет, рано тебе власть дали, много на себя берешь, а в сельсовете без году неделя. Ладно, поговорим в райкоме, там тебе вправят мозги, — пообещал в запальчивости он.

Второй секретарь райкома Андронников пригласил через неделю обоих. Досталось не только самому Коптякову, но и Жукову за то, что обострил отношения с председателем, не проявил гибкости, занял позицию критикана. Выйдя из райкома, Жуков чувствовал себя как побитый. Не ожидал он, что столь важный для него разговор пройдет наспех. Андронников толком не вникнул в детали, а когда Жуков повел речь о колхозных бедах, о волюнтаризме Коптякова и нежелании реагировать на критику, резко осадил:

— Я вас не затем вызвал, чтоб жалобы друг на друга выслушивать, а с тем, чтобы положить им конец. Гибкости надо больше проявлять в работе, умения находить контакты…

«Какие, к черту, гибкость и дипломатия, — думал Жуков, — если Коптякову нужно только одно — чтоб я не совал нос в его дела, сидел в сельсовете, шуршал бумагами, вел земельно-шнуровые книги. У него, дескать, своя епархия, а у меня своя. Дальше отведенной межи не рыпайся. Недаром в этом году не ввели предложенных им колхозников в правление».

Все же надеялся он, что Коптяков прекратит добычу печуры. Ан нет, не отказался от соблазнительной выгоды. Добро хоть, местным мужикам давал бы заработать, а то приезжали весной из города бравые артельщики, заключили соглашение, вел с ними Коптяков какие-то сложные денежные расчеты. И теперь, узнав от Марфы, что председатель снова затевает добычу печуры, Жуков решил пока в это дело не вмешиваться. «А вот „история“ — это что-то новое. Конечно, колхоз вправе за свои деньги… Но о чем писать, чем выхваляться? А может, имеется установка свыше? — размышлял он дорогой. — Вмешаешься — опять угодишь впросак. Ну да ничего, вникнем, разберемся без суеты, а там видно будет».

17

…Часу в восьмом, когда солнце уже скатилось к зубчатой кромке леса, синевшего далеко за низким берегом реки сплошной стеной густого ельника, и в воздухе роилась мошкара, по дороге от правления шли Ванюша Сядунов и Никита Жуков.

— Дак мне и самому удивительно, — частил Ванюша. — Коптяков подписал и велел сделать расчет. Тысячу авансом да еще тысячу сейчас корреспондент получит. А договор-то был на три. Председатель говорит: «По непредвиденным обстоятельствам срочно отбыть должен, потом вернется и допишет». По мне, так когда вернется да кончит, и сделали б оплату. Нет, что-то здесь не так. И ведь всего три дня назад приходил в бухгалтерию корреспондент, я ему выложил начистоту и про кредиты, и про все остальное… Ведь не собирался уезжать, телеграммы даже ему не было. Я уж и на почте справлялся. Он еще говорит мне: а не плюнуть ли на всю эту цифирь? «История», мол, — материал эпический…

Из проулка навстречу им вынырнули дед Гридя с Мареем.

— А мы тебя, Никита, уже второй час ищем, — радостно и облегченно сказал старик, отирая лоб и переводя дух. — Тут такое дело, понимаешь ли…

— Знаю, знаю, уже рассказали мне обо всем, едва в деревню ступил, — прервал его Жуков. — И про то, что Марей всерьез заделался писателем. Ты у него, дед, личным секретарем, что ли?

— А че? Имеет полное право! — обиделся старик. — Уж кому, как не ему… И потом, он же без всякой корысти… Из уважения! А три тыщи собаке под хвост выбрасывать — это по-хозяйски? Я тебя спрашиваю. Утвердили на правлении… я один и голосовал только против… Дак кворума не было. Нарушение колхозного устава! Имею законное право на критику!

— Да ты не кипятись, дед, — прервал его Жуков с усмешкой. — Обскажи все толком. Надо спокойно разобраться. И не здесь, на улице. Пошли в сельсовет.

Выслушав всех, Жуков понял, что Коптяков неспроста затеял это дело. Надо, конечно, поговорить и с ним, познакомиться с корреспондентом. Решение насчет договора, конечно, можно обсудить и в райкоме… Хватит с нас промашки с художником, размалевавшим черт знает как клуб. Но с другой стороны, вся эта затея с «историей» может разрешиться и сама собой, чтобы не выносить, как говорится, сор из избы.

— Ты что, и вправду задумал о Чигре всерьез написать? — обратился он к Марею.

— Да какое «задумал», он уж пятнадцать тетрадок настрочил, — встрял дед Гридя. — Изложено — все начистоту. Уж почешутся опосля некоторы!

— Погоди, я не тебя спрашиваю.

— Пишу, дак кто мне запретит, — ответил Марей. — Ежели хочешь — могу дать почитать. Я ведь не боюсь, ежели кому что-то и не понравится.

— Тогда вот что, — подумав, сказал Жуков. — Повесим у клуба объявление, что состоится вечер…

— На предмет разоблачения подлинной истории Чигры! — не утерпев, брякнул дед Гридя.

— Не годится, — заметил Ванюшка. — В чем историю-то разоблачать? Может, проще: «Чтение двух „историй“ с разных точек зрения — приезжего и местного жителя».