Сон № 9

Приятное послеполуденное солнце. К вечеру набегают тучи. Перечитывая дневник, обнаружил, что не описал общий настрой на базе. Здесь царит исключительное воодушевление. Инженеры, инструкторы, пилоты и курсанты работают слаженно, стремясь к единой цели. За проведенные здесь недели я ощущаю небывалый душевный подъем. Моя жизнь получила смысл – защитить Родину. Дисциплина суровая, такая же муштра и проверки, как на любой другой военной базе. Но на Оцусиме нет тех крайностей, которые часто случаются в обычных лагерях, где новобранцев изнуряют работой, а солдат подвешивают вниз головой и избивают. В наш паек входят сигареты, конфеты и настоящий белый рис. Жаль, что я не могу поделиться едой с тобой, матушкой и Яэко, но я коплю конфеты, чтобы передать их тебе, а не трачу их на ставки в азартных играх, как Гото и остальные мои собратья.

18 октября 1944 г.

Целый день льет дождь. «Дзуйкаку»[159] все еще на плаву, и, стало быть, отец почти наверняка жив! Абэ устроил мне возможность по военным каналам отправить телеграмму матушке. Я узнал эти новости от Цуёси Ёкоты – капитана «I-333», которая сегодня пришвартовалась на Оцусиме. Семь дней назад капитан Ёкота, патрулируя залив Лейте на Филиппинах, лично разговаривал с адмиралом Куритой на борту флагмана «Атаго»[160]. Не могу выразить, как меня поддерживает уверенность в том, что отец в добром здравии и думает о нас. Возможно, когда-нибудь этот дневник окажется у него в руках! Капитан Ёкота говорит, что со времен Перл-Харбора «Дзуйкаку» считается заговоренным кораблем. Помни, что гражданская почта в южные моря сейчас не считается грузом особой срочности, и не расстраивайся, если не услышишь никаких новостей. Сегодня вечером личному составу подразделения Кикусуи дали четырехдневную увольнительную – перед отправкой в пункт назначения.

20 октября 1944 г.

Ясный день, свежий бриз. Удача рождает удачу. Когда за ужином комендант Удзина через громкоговорители читал вечерние новости, мы узнали об исключительных успехах камикадзе на Филиппинах. Вчера было потоплено пять американских авианосцев и шесть эсминцев! Одним ударом! Наверняка даже американские дикари поймут, как безнадежно их намерение оккупировать наши острова. Лейтенант Камибэппу встал на скамью и провозгласил тост за души отважных летчиков, которые отдали свою жизнь за нашего возлюбленного императора Хирохито. Редко я слышал такие волнующие слова. «Что тверже – чистый дух или металл? Дух согнет металл и изрешетит его. Металл же для чистого духа – не больше чем ножницы для струйки дыма!»

Признаюсь, я представил себе день, когда похожие тосты будут произносить за наши души.

28 октября 1944 г.

Мелкий дождь. Сегодня привели в боевую готовность новые кайтэн для «I-333». Управлять ими легче, чем тренировочными. После затянувшейся проверки я под дождем побежал в казарму и на краю спортивной площадки чуть не столкнулся с Кусакабэ, который стоял, прислонившись к стене склада, и пристально разглядывал что-то на земле. Я спросил, что так завладело его вниманием. Кусакабэ показал на лужу и тихо сказал:

– Круги рождаются, когда еще живы круги, рожденные секунду назад. Круги живут, когда круги, рожденные секунду назад, умирают. Круги умирают, но в то же время рождаются новые круги.

В этих словах – весь Кусакабэ. Я сказал, что ему нужно было родиться странствующим поэтом-монахом. Он ответил, что, может, и был им когда-то. Мы с ним долго стояли и смотрели на лужи.

2 ноября 1944 г.

Жара 1944-го на исходе. Я только что вернулся из своей последней поездки в Нагасаки. Ты разделил со мной эти воспоминания, поэтому я не стану здесь о них писать. Я до сих пор помню вкус матушкиного ёкана[161] и тэмпуры из тыквы, приготовленной Яэко. Поездка на поезде отняла много времени, потому что двигатель то и дело ломался. Вагон для военных заняла группа высокопоставленных офицеров, и я ехал в вагоне, полном беженцев из Маньчжоу-Го[162]. Их рассказы о жестокости русских и о вероломстве слуг-китайцев были ужасны. Хорошо, что отец так и не собрался туда переехать за почти два десятилетия существования колонии. Девушка помладше тебя ехала в Токио, чтобы отыскать свою тетю. Она впервые попала в Японию. На шее у нее висела погребальная урна с прахом ее отца, который погиб в Мукдене, матери, которая погибла в Карафуто, и сестры, которая погибла в Сасебо. Бедняжка боялась уснуть и пропустить Токио – она думала, что он такой же маленький, как и ее приграничный городок. Она верила, что найдет свою тетю, расспрашивая прохожих. В Токуяме я отдал ей половину своих денег, завернув в платок, и вышел прежде, чем она успела отказаться. Мне страшно за нее. Мне страшно за всех них.