– Сказал же, не надо! Она думает, что я в командировке.
– Некрасиво обманывать родителей, – заметил без тени улыбки Морис.
Шура метнул в него красноречивый взгляд, но от острот по поводу просвещенной Европы и маленькой, но гордой Литвы, удержался.
Вместо этого он повернулся к Мирославе:
– К матери приехала подруга. Близкая.
– Ну и?
– Она тетка, конечно, ничего, но болтушка страшная. Рта вообще не закрывает. У меня такое впечатление, что она даже во сне разговаривает.
Шурочка дурашливо всхлипнул:
– Пожалейте меня, ребята! Не могу я с этой бабой, извините, дамой, долго рядом находиться. У меня на нее аллергия. Заболею, в больницу слягу, кто будет тогда преступников ловить?
– Наполеонов, будет тебе лицедействовать, – сказала же тебе: живи, сколько хочешь. Дом большой, места много.
– А вот «сколько хочешь» – не говорили! – Шурочка весело потер одну ладонь о другую.
– Так, теперь сказали. Шура, давай перейдем к делу.
– Торт кончился? – огорчился Наполеонов и тут же спросил с надеждой, – а еще остался хоть маленький кусочек?
– На сегодня – все!
– Жестокая вы женщина, Мирослава Игоревна! Нет в вашей душе ни отклика, ни сочувствия бедному полицейскому.
– Морис! Стащи с него плед!
– Не подходи, викинг!
– Русы от пруссов – поморских литовских племен. В этом случае варягов связывают с поморскими славянами и литовцами, а не со скандинавами, – проговорил Морис.
– Чего? Чего?! – воскликнул Шура изумленно.
– Морис, наполеоновский мозг не создан для исторических экскурсов. Не нагружай его, – притворно вздохнула Мирослава.
Морис кивнул и направился к Шуре.
– Ишь, дылда двухметровая! Ему легко маленького полицейского обидеть! В гости позвали, а сами третируют. Дождетесь, позову Незовибатько, у него один кулак – как моя голова, да и ростом его Бог не обидел.
Морис быстрым движением сдернул с Шуры плед. Наполеонов вскочил с кресла и, подойдя к камину, сел на ковер.
– Я готов к разговору, – сказал он серьезно, – просто мне нужна была подготовка…
– Ты ведешь дело об убийстве Маревой Елены Константиновны?
– Предположим…
– Мне это известно доподлинно.
– Откуда? – вяло поинтересовался Шура.
– Свои источники.
– Могу попробовать их раскрыть. К вам обратился Замятин Владимир Львович?
Лицо Мирославы осталось непроницаемым.
– Сергей Иванович Фролов?
– Шура, не будем гадать. Лучше скажи, самоубийство исключено?
– Я уверен, что она была убита. К чему ей сводить счеты с жизнью накануне свадьбы? И этот экстравагантный способ! Она могла выпить таблетки у себя в комнате.
– Ты, конечно, установил, у кого в доме было снотворное?
– Хороший у вас источник информации, Мирослава Игоревна. Снотворным пользовалась только Замятина Марина Ивановна, жена хозяина дома. И хранилось лекарство в ее комнате, в ящике шкафа. Отпечатки только Марины Ивановны.
– Кто-то мог надеть перчатки и взять лекарство.
– Мог… – обронил Шура.
– Ящик закрывался на ключ?
– Нет. Марина Ивановна даже комнаты своей не закрывала.
– У тебя есть подозреваемые? – спросила задумчиво Мирослава.
– Все! – отрубил Шура.
– Интересно… Давай рассмотрим по порядку.
Шура кивнул.
– Например, чем тебе не угодил хозяин дома? Какие мотивы могут быть у Замятина Льва Наумовича?
– Невеста сына могла ему просто не понравиться.
– Это не повод для убийства.
– Допустим, он предполагал, что Марева охотится за богатством дома Замятиных?
– У сына были свои деньги, и он мог ими распоряжаться, как ему захочется. Не думаю, что Льва Наумовича это могло волновать до такой степени.
– Пожалуй, да…
– Был ли мотив у Марины Ивановны?
– Замятина представила Фролова как своего брата, а Мареву – как невесту брата.
– Ну и что?..
– Фролов на первом же допросе признался, что все это игра. Фролов и Замятина были любовниками.
– И что с того?
– Ревность, моя дорогая! Ревность!
– Ты же сам сказал, что это была игра. Марева и Фролов только притворялись пылкими влюбленными.
– Может быть, слишком хорошо притворялись? – не сдавался Наполеонов. – Кто знает, возможно, они порой, мягко говоря, переигрывали и оказывались в более близких отношениях, чем представлялось Замятиной до поры до времени…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Кто может дать гарантию, что однажды Марина Ивановна не застукала своего любовника в постели подруги?
Морис Миндаугас хранил молчание, внимательно слушая разговор двух детективов.
– Ты прав, – была вынуждена согласиться Волгина, – такой гарантии никто дать не может. Но моя интуиция…
– Вот только этого не надо! – взмахнул Шура руками.
– Хорошо. Допустим, ты прав, но пока Фролов и Марева были в глазах других женихом и невестой, ничего не происходило. А ведь именно в то время ревность могла мучить Марину. После же помолвки с Владимиром мотив отпадает.
– Замятина могла затаиться до поры, а потом отомстить!
– Глупо!
– Спасибо! Вы всегда найдете повод, чтобы обозвать человека дураком!
– Прости, Шура! Я не это имела в виду. Пойми, нелогично убивать после того, как любовник порывает даже игровые отношения с Маревой.
– А женщины – существа вообще нелогичные! – парировал Шура.
Не обратив на его реплику ни малейшего внимания, Мирослава продолжила.