Стендаль называл ее Мадам Азюр из-за улицы, на которой она жила: «рю Блё», Голубая улица, дом 11. Не будучи «ни упрямой, ни жеманной»{423}
(слова Мериме), Альберта де Рюбампре к двадцати четырем годам успела за короткий период сменить трех любовников: Делакруа, Стендаля и Мериме. Каждый из них слишком усердно воспевал ее в беседе с ближайшим другом — и в скорости оставался ни с чем. Когда отгремели две революции (1830 и 1848), Делакруа как-то вечером решил навестить ее: «Я отправился к милой Альберте и нашел ее в полутьме, в огромной комнате, похожей на алхимическую лабораторию. На ней было одно из тех странных платьев, что делают ее похожей на колдунью. Страсть к некромантии была присуща ей еще тогда, когда она обладала подлинной колдовской силой, заключавшейся в ее красоте. Я помню ту комнату, обитую черным, украшенную символами потустороннего мира, ее платье черного бархата и красную кашемировую шаль, накрученную на голову — словом, все те аксессуары, которые в дополнение к сонму поклонников, которых она, похоже, держала на расстоянии, стали причиной моего недолговечного восторга. Где же бедный Тони [Жоанно]? Где бедный Бейль?.. Теперь она увлечена вертящимися столами: нарассказывала мне об этом кучу всяких небылиц. Духи-де сидят там, внутри: по желанию можно заставить отвечать на вопросы и дух Наполеона, и дух Гайдна, а то и еще чей-нибудь. Назвал лишь двоих, упомянутых ею. Как же все развивается! Даже столы не могут устоять перед силой прогресса! …Она рассказала мне о толстых рукописях, авторами которых являются вертящиеся столы и которые, несомненно, принесут богатство тем, кто обладает флюидами, способными переселить этих духов в материю. Таким образом, появится возможность стать великим человеком без особых затрат»{424}. Гюго будет в числе тех, кто этим воспользуется.А еще — кровь. «Вот крови озеро; его взлюбили бесы»[96]
— блестящая строка в «Маяках» Бодлера, которая выражает суть творчества Делакруа. Это определение внушает содрогание — ибо проникает не в произведение, а в душу художника. Бодлер пожелал сопроводить его комментарием: «„Крови озеро“ — символизирует красный цвет; „его взлюбили бесы“ — тяга к супернатурализму»{425} (главный термин, позаимствованный Бодлером у Гейне). Самым уязвимым местом оставалось озеро. Красный был не только цветом, часто присутствующим на холстах Делакруа. Это была кровь. Никто не придал значения тому, что картина «Смерть Сарданапала» являет нам вовсе не кончину деспота, а предшествующую ей кровавую резню. В этой сцене Сарданапал еще исполняет роль наблюдателя, становится воплощением зрителя. Сама история (драма Байрона, основанная, в свою очередь, на лаконичном рассказе Ктесия[97]) не давала повода для подобных толкований. Там лишь было сказано, что Сарданапал, не желая сдаваться, сгорел во дворце вместе со своими наложницами. Меж тем на картине Делакруа одной из женщин сейчас перережут горло, вторая вот-вот повесится, а раб вонзает меч в грудь белого коня. Получается, что картина задумана не ради погребального костра, а чтобы изобразить тот момент, когда главный персонаж лицезреет предание смерти своих возлюбленных. Совмещение кровавой расправы над женщинами и над конем таит в себе что-то древнее, жуткое и весьма далекое от невинных исторических картин, понуро разнообразивших стены Салонов.Тайное неистовство жертвоприношения подспудно присутствует во всех полотнах Делакруа, но наружу выплескивается лишь изредка. «Смерть Сарданапала» — тот редкий случай. Никогда больше Делакруа не пытался создать ничего столь же дерзкого; равно как никогда больше не писал Свободу с обнаженной грудью на парижских баррикадах (хотя в 1848-м Торе просил его об этом). Так или иначе, никто не придал значения подробностям жестокой расправы. Взгляд зрителя отвлекался на каскады драгоценностей, на дорогую посуду под ногами наложниц и на грациозную позу фаворитки, которая, приникнув к ложу, молит деспота о пощаде.
18. Эжен Делакруа. Смерть Сарданапала. Этюд. Пастель, свинцовый карандаш, сангвина, черный карандаш, белый мелок на бежевой бумаге, 1826–1827 годы, Национальный музей Эжена Делакруа, Париж