Сон девятый

Приятный чуть горьковатый запах трав, приглушенный свет, расслабляющая музыка, и умелые одновременно ласковые и сильные руки, массирующие твоё расслабленное тело. Да, это действительно приятно. И чтобы сделать удовольствие полным, чтобы выражение лица соответствовало ситуации и ощущениям, будем думать о приятном. Например… например, о генеалогическом родовом древе. О многочисленных обрубленных ещё предками боковых ветвях, о могучем стволе и его вершине, о трёх ветвях, живых, но не цветущих. Да, брат-Наследник, ты — Глава рода, но ты стар, ты очень стар. Я желаю тебе долгой жизни, брат, ты должен дожить и увидеть. Мой дорогой любимый племянник, сын моего брата-Главы, ты Наследник и твой титул по праву рождения никем не оспаривается. Всё законно. Чтобы стать первым, надо остаться единственным. Ты — единственный. Твои братья-бастарды давно клеймены, и все уже у Огня, твои дети клеймены и никогда ни они, ни их потомки не поднимутся из подвала. Твой младший брат у Ригана, а его потомство малочисленно и уже клеймено. Твоё здоровье изношено, и никто не вправе запретить тебе добивать его излишествами. Тебе ни в чём не отказывают. Ты — мой ровесник, а смотришься ровесником своего отца. Будет жалко, если вы оба уйдёте к Огню одновременно, но если такова воля Огня, то не мне, смертному, спорить с ней. А я останусь. Единственным, а потому первым. И сколько отпустит мне Огонь, столько я проживу. Победителем. Никого не стесняясь и ни к кому не подлаживаясь. Последним Ардинайлом. Да, единственный — всегда первый. А последний… ха! За Огнём уже всё равно, кто там будет копошиться, деля оставшееся.

Хрустнув, развернулась, накрывая его чистейшая простыня. Орнат блаженно улыбнулся.

— Спасибо, хозяин, — приласкал слух почтительно радостный шёпот раба.

Орнат медленно потянулся и встал. Лакеи мгновенно одели его в приличествующий времени домашний костюм и поклонились, провожая.

Итак, что у нас дальше по распорядку? Лёгкая необременительная трапеза, сочетающая полезное с приятным. Вот и займёмся. Не так уж много радостей, чтобы пренебрегать любой из них. К тому же, его распорядок сложился давно и всем известен, и любое нарушение станет не поводом, а причиной для раздумий и анализа. А оно нам надо? Совсем не надо. И завтрашняя поездка в Старый замок, родовой гнездо Ардинайлов тоже по плану и распорядку. Но всё-таки упомянем в вечерней беседе. Чтобы брат-Наследник, уважаемый и почтительно любимый Глава чувствовал себя властным и решающим.

Подвал «Орлиного гнезда» жил своей — и на первый взгляд — обычной жизнью. Все обслуга и прислуга знала своё место и свои обязанности и трудились в обычном режиме. Разве только голос Мажордома стал визгливее, а его придирки мелочнее.

К Первушке Голован всегда заходил, постучавшись. Не из опасения помешать, а для демонстрации уважения. Первушка, как и все остальные, это понимала и ценила. И всё чаще желающие как-то уладить какие-то свои дела обращались к Головану не напрямую, а через неё. Сегодня в её кабинете сидела Вербочка.

Голован, войдя, кивнул ей и сел, показывая, что готов слушать и советовать. Если бы он остался стоять, это бы означало, что у него дело персонально к Первушке, и Вербочке пришлось бы уйти.

— Я про Вьюнка, — сразу начала она, зная, что с Голованом подходы и заходы не нужны. — Долго ему ещё в третьей спальне? Первушка кивнула в знак, что, дескать, поддерживает просьбу.

Голован молча внимательно смотрел на обеих, и его молчание начало беспокоить женщин. Проблема оказывалась не такой уж простой и понятной. Они переглянулись, Вербочка открыла было рот, но Голован жестом остановил её.

— И под кого ты его подложить хочешь? — негромко спросил он. — Малый круг он прошёл, знаю. Но наверх его всё равно не пустят. Не нужна там его кровь. Первушка резко подалась вперёд.

— Так что…?

— Так то, — кивнул Голован. — Вся обслуга Фрегора внизу, наверху никого нет. И не будет.

— Понятно, — кивнула Первушка. Голован перевёл взгляд на Вербочку.

— Так чем тебе третья спальня плоха?

— Так там же все… — она не договорила.

— Правильно, там все купленные, лохмачи поселковые, — Голован усмехнулся. — Чему мальца там научат, с тем он ни в каких камерах не пропадёт, везде пригодится. А первую начнут перетряхивать, так вместе с одеялами да матрацами и подстилки прихватят. Из третьей можно на торги попасть. А из первой только в печку.

— Из Королевской Долины не продают, — качнула головой Первушка.

— Увольнять уже начали, — твёрдо посмотрел ей в глаза Голован.

— Это да, — вынужденно согласилась Первушка. — Тут раз начали.

— Во-во, правильно мыслишь.

— А… Милок…? Голован покачал головой.

— Не мне решать. Не трепыхайся пока. Только внимание привлечёшь.

Он очень редко позволял себе говорить настолько прямо, и они обе поняли, что перемены грядут очень серьёзные, простой перетряской рабочих бригад не обойдётся. Голован встал, считая сказанное достаточным для понимания, и вышел.