Сон Доти (СИ)

========== I ==========

Ванда давно привыкла к осуждению. У него был соленый привкус соли и запах железа, от которого ей поначалу становилось дурно. Ты что, слабоумная? Вы что, с твоим братцем, трахаетесь? Не можешь отлипнуть от него ни на минуту? А эти митинги… полное дерьмо! Неужели ты настолько тупая, что веришь, будто можешь что-то изменить в этой стране? За каждым вопросом следовали удары, и она равнодушно отмечала их, как вереницу зазубрин на стене у заключенного, отсчитывающего вехи своей жалкой истории.

Одним осуждением меньше — одним осуждением больше. Её редко мучили вина, совесть или сомнения. Никто лучше них с Пьетро не знал, что жизнь может быть до слез хрупкой, так что они не слишком много обращали внимание на окружающих, когда кому-то из них вдруг хотелось ласки и поддержки. Вне зависимости от места или времени суток, он обнимал её, неловкие пальцы путались у Ванды в волосах, а она в ответ шарила руками по его телу, пытаясь украсть капельку тепла, чтобы хоть немного согреть эти промозглые минуты, когда их души содрогались от холодного ветра прошлого.

Нет, её никогда не терзал стыд. Она просто любила. Разве любовь — это преступление? Разумеется, нет, но это вовсе не означало, что осуждение не причиняло ей боли. Жизнь в башне Старка стала новым этапом: давление без ударов, привкус чужого разочарования вместо привкуса крови — он никогда не исчезал. Она знала, что могла вытерпеть сколько угодно ударов, не жалуясь, потому что они были как молния — разряд и множество осколков, царапин, но потом она оставалась с ними один на один, заползая куда-нибудь подальше, чтобы разобраться с потерями и зализать раны. Всё довольно просто. Чувствовать разочарование постоянно оказалось в разы хуже. Как лежать под просевшей кроватью среди щепок, бетонной пыли и осколков стекла, бесконечно ожидая, когда же тебя разорвет на кусочки.

— Ты должна взбодриться, — однажды сказал ей Стив, присаживаясь рядом. Его присутствие всегда выводило Ванду из апатии, даже если всего секунду назад ей хотелось удавить себя от тоски своей же собственной магией. — Надо заняться чем-нибудь необычным.

— Вряд ли что-то может быть более необычным, чем это, — и она заставляла вспыхивать красные искры на кончиках пальцев.

— Пожалуй, ты права, — Стив задумчиво посмотрел на окно её комнаты затем внезапно повернулся к Ванде. — Тогда наоборот, — его лицо приобрело озорное выражение, — займись чем-нибудь совершенно обычным. Расслабься. Знаю, Нью-Йорк — полнейшее безумие, но попробуй в нём раствориться, позволь его безумству отвлечь тебя.

Расслабься. Ванда смаковала это слово, лежа ночью под одеялом и глядя в потолок. Расслабиться? Катакомбы, где их превратили в монстров, всё еще снились ей. Снилась и Соковия — вернее, развалины Соковии, оторванные руки, ноги, головы. Снился Пьетро и снилась каждая рана на его спине. Расслабься?

Ну, она пыталась плавать в бассейне, но от хлорки по всему телу высыпала красноватая сыпь, так что Ванда в конце концов отказалась от этой идеи. Тогда за дело взялся Вижн. Ему мастерски удавалось выдумывать всё новые и новые разнообразные и невозможно умные развлечения, в том числе наблюдение через телескоп за звездным небом. Кому-то это могло показаться ужасно романтичным или познавательным, но Ванда предпочитала раз за разом возвращаться к черноте потолка своей спальни. Там, по крайней мере, её не мучили мысли о том, есть ли в необъятной бесчувственной Вселенной хоть один мир, похожий на этот — тот, где живы Пьетро и Ванда Максимофф, и живо всё то, что связывало их.

Так что она по большей части просто гуляла, постепенно открывая для себя контрасты культур, архитектуры, климата и отношения людей друг к другу, которое чаще всего было благожелательным — в противовес тому, как вели себя соковианцы, ожесточенные голодом и нищетой. Её новый дом процветал, а воспоминания о старом постепенно превращались в далекий кошмар. Спокойствие, умиротворение… мир, находящийся в равновесии; мир, спрятанный в тени небоскребов и парков. Мир, спрятанный в тени Мстителей. Он был почти идеален.

Но кое-кто так не считал.

—…глупцы! Она грядет…! Катастрофа грядет! Конец мира, конец всему! Волк проглотит солнце, его отвратительный брат — Луну! Боги падут…

Это были первые слова Доти, которые она услышала, когда лавировала по Таймс-сквер между обнаглевшими плюшевыми аниматорами. Ванду раздражал шум, и вся эта городская безумная круговерть, в которой Стив находил особую прелесть; её раздражали толпы туристов — по отношению к ним она не ощущала никакой солидарности. Вокруг было всё, и не было ничего. Только в подвижном потоке людей Ванда полностью осознала своё одиночество. Она пыталась дышать глубоко, а пока еще блеклые, но неизменно громадные рекламные вывески нависали над ней сверху, создавая впечатление замкнутого душного пространства, чьи стены в любой момент могут обрушиться.