Сон и другие мистические истории

Пологие склоны уходили в небо, закругляясь, где выше, где ниже, снежно-белыми вершинами, которым слепящее солнце и совершенно летнее тепло, даже жара, придавали неправдоподобие, схожесть с лежащими кучкой на громадном блюде пирожными бэзэ. Впрочем, это и не был снег, Регина приблизилась, пригляделась, и казавшееся издали пористым, но сплошным вещество холмов распалось на неисчислимое множество ромашек. Странных ромашек с гладкой белой сердцевиной и чуть вогнутыми лепестками, непомерно больших, величиной с тарелку или чайное блюдце, ну да, точь-в-точь, как из французского десертного сервиза, который пару лет назад перехватила у Регины толстая, короткопалая завотделением, помнится, у Регины даже сердце упало, когда она увидела хрупкую, похожую на цветок тарелочку немилосердно зажатой в пучке сарделек, заменявших этой растекавшейся, как кисель, субстанции в белом халате пальцы.

Вбежав в заросли терпко пахнущих ромашек, Регина стала срывать их, стараясь захватывать подлиннее стебли, она уже видела роскошные букеты в двух своих керамических, изысканной серо-белой расцветки напольных вазах, стоявших в противоположных по диагонали углах гостиной, как правило, пустыми, только осенью в них поселялись, время от времени сменяя друг друга, курчавые, как пудели, хризантемы. Набрав целую охапку, Регина бережно положила ее на сухую потрескавшуюся землю небольшой полянки, полускрытой склонившимися к ней цветами, снова шагнула в заросли и тут же потеряла из виду и протоптанное в густой поросли местечко, и свой букет. Это, однако, нисколько ее не огорчило, напротив, она даже запела, слегка фальшивя, ибо со слухом у нее всегда обстояло не очень ладно, и напевая нечто вроде хачатуряновского вальса, да еще и подтанцовывая иногда, принялась собирать ромашки заново.

Заставшее ее за этим занятием утро – ибо ромашки обступали ее вплоть до хриплого почему-то тренькания будильника – принесло с собой разочарование, точнее, разочарованием, но неосознанным, была ночь, утро явилось лишь осознанием его, после радостного настроения, можно сказать, эйфрории сна, еще более болезненного. Отодвинувшееся в неопределенность свидание наполнило весь последовавший за ним день томительным ожиданием, но увы, очередной сон унес Регину еще дальше. Был город, состоявший, казалось, из одних башенок, маленьких и хрупких, увенчанных изящно выгнутыми, выложенными малиновой, зернистой подобно ягодам черепицей колоколообразными крышами, а иногда еще и переходивших в тонкие, как швейные иглы, шпили, пугающе длинные, ломкие на вид, будто бы грозившие каждую секунду рухнуть. Впрочем, спустившись с непонятного деревянного сооружения, похоже, какого-то помоста, на котором она, как выяснилось, стояла, высоко вознесенная над городом, Регина поняла, что башенки в беспорядке насажены, словно налеплены забавлявшимся с пластилином малышом на низенькие строения, напоминавшие небрежно, с промежутками, составленные кубики со слепыми большей частью гранями. Окон не было, только узкие щели, застекленные, по всей видимости, зеркалами, настолько идеально они отражали ярко-синее небо и проплывавшие в нем иногда коротенькие, пухленькие облачка. Меж кубиками проглядывали коротенькие, туго вьющиеся наподобие Анушикиных кудряшек, карабкавшиеся вверх и скатывавшиеся вниз улочки, заполненные людьми. Следя за передвижениями последних Регина обнаружила множество упрятанных за строениями каменных лестниц разной длины и ширины, от совсем узеньких, по которым можно было передвигаться только гуськом, до более вместительных, способных пропустить десять-двенадцать человек в ряд. По лестницам и улочкам сновало столько народу, что у Регины зарябило в глазах, помимо прочего, вся эта толпа была весьма красочно одета, сплошь в яркие ткани с самыми смелыми, на взгляд Регины просто несовместимыми сочетаниями цветов, среди которых преобладали золотой и серебряный, к тому же наряды отличались пышными юбками и буфами, длинные накидки и плащи волочились по булыжной мостовой или развевались на несуществующем ветру. Все перемещения, мелькание красок и форм осуществлялись в некоем ритме, что придавало зрелищу сходство с музыкальными пьесами, которые называются «Вечное движение», была, кстати, и музыка, очень тихо, на пределе слышимости пели невидимые струны и серебристо позванивали колокольчики. Регина медленно передвигалась в толпе, невольно высматривая знакомые лица и не находя их, постепенно она поняла, что не одна в этом поиске, все чаще ее беспорядочно блуждавший взор натыкался на выжидательно-внимательные взгляды, создавалось ощущение, что почти каждый кого-то ищет, и почти каждый одержим надеждой, что вот-вот найдет. Атмосфера всеобщего ожидания заразила ее, возникло чувство, что по каким-то из этих пересекающихся во множестве мест улочек бродит Дереник, что он может выйти навстречу из-за ближайшего угла, надо только не пропустить его, и она заспешила, как другие.