Сон, похожий на жизнь (Повести и рассказы)

— Ну и сколько он еще пробудет тут? В смысле, на поверхности?

— Спроси у него. Надеюсь, пока ты тут...

Ясно. Затем и позвала! Вытащить мужа из «могилы».

— А Митька что?

— Аппендицит вырезали. Теперь карантин у них там... по гепатиту. И слава богу! Незачем ему выходить! — вдруг вырвалось у нее.

— Что ты такое говоришь?!

— Здесь нечего Митьке делать! — затряслась. — О сыне он не думает!

Совсем уже ошалела от отчаяния... Конечно, про то, как Митя хохотал над моей книгой, придерживая шов, она уже не скажет. Теперь ни к чему. Да-а... Прилетел на праздник. Праздников не напасешься на тебя!

— Так точно Пека не скроется, пока я тут? — тактично тему переменил.

Она пожала плечами.

— Тут мы еще избу-читальню открываем. Все книги, что он копил, отдали туда. И твои, что ты нам дарил, — тоже. Раньше он увлекался книгами. Надеюсь, хоть это вытащит его!

Откуда именно это его «вытащит» — она не уточняла. Но и не надо уточнять. Отовсюду!

— Сколько сил он в читальню вложил! Задним числом узнала: свои ртутно-золотые бляшки растапливал, чтобы материалы купить.

То-то он зеленый такой.

— Все говорил: «Вот приедет к нам Попик!» — Она смутилась. — Так он называет тебя. Не знал?

— Нет.

— Знай теперь. «Вот приедет к нам Попик — будет где выступить ему»... Библиотеку-то поселковую сожгли...

— Господи! Библиотеку-то за что?

Она пожала плечами.

— Зато теперь вот! — подвела к окну. За окном (из щелей торчит вата... да особо аккуратной хозяйкой она не была никогда) простирался бескрайний темный двор — как я понимаю, до Северного полюса... Прямо под окнами был детский городок, качели, карусель... тоже слегка обожженные, и рядом с ними поднималась избушка в четыре окна... и ее тоже сперва воспринял как часть детского городка. А это, гляди, центр культуры!

— Вот тут ты сегодня и будешь выступать.

«Да, — подумал я, — зал исключительный. В таком я еще не выступал». Но откликнулся, как всегда, с энтузиазмом:

— Хор-рошо!

Это, понятно, она все затеяла. Идея явно ее. Мне бы такую... в смысле — не идею, а жену! Проехали. Выбрал другую судьбу. Уступил, как я и все уступаю в жизни. Это я только в литературе лют!

— Ты, надо понимать, это придумала?

— Ну, не совсем я. Она всегда тут стояла... точнее, остов ее. Считается, что якобы декабрист один, довольно сомнительный, в сущности, для диссертаций сочиненный, отбывал тут. Ну я и уцепилась: мне много ли надо? Через свои связи в Министерстве культуры отбила ее. Кому что! — горько усмехнулась. — Некоторые дворцы хапают. А нам — это...

— Но мне изба эта дороже дворца!

— Пека тоже душой вложился. Какую-то особую бак-фанеру достал. Все мечтал: «Вот приедет Попик... Такой бак-фанеры он не видал!»

И вряд ли уже увижу где-то.

— Спасибо вам!

— Тебе спасибо, — проговорила она.

— Но хотелось бы заранее побывать там. Освоиться.

— Не волнуйся. Теплую атмосферу я обещаю тебе.

Я растаял. Но в некотором смысле — замерз. Особенно когда стоял у окна, любуясь местом своего будущего триумфа.

Я зябко поежился... И в комнате колотун.

— Да, кстати о тепле, — вскользь заметил. — Я тут сдуру, — повел плечами, — налегке к вам прилетел. Нет ли чего накинуть... потеплей?

— Сделаем, — кратко сказала она, вновь уже погруженная в какие-то мысли.

— А Митька неужели ж не сможет прийти? — высказал я свое, но, как часто мне «везет», угодил в самую больную точку.

— Нечего ему делать тут! Папа звонил: похоже — последний шанс устроить Митьку в нормальную школу!

— Что, в Москве? — пролепетал я.

Вот тебе и изба-читальня!

— Ты с Луны? Что сейчас творится в Москве!.. В Англии!

— Конечно, конечно, — растерянно забормотал я. — В Англии — о чем речь?

Для этих слов, видимо, и был вызван.

— Так заставь этого хрена... ж..у поднять! Что он расселся тут... навеки, что ли?

Вот и моя роль! А изба — это так... декорация первого акта.

Расстроился я. Ну ничего! Выступлю нормально. И после выхода из больницы я выступал... и непосредственно после посещения морга (правда, провожали пока не меня)... и ничего! Никто из слушателей ничего не заметил. Публика хохотала. Выдюжим.

— Папа говорит, — отчаяние перло из нее, — еще что-нибудь он отмочит, и любая страна мира будет закрыта для нас!

— А наша? — вырвалось у меня.

— А что здесь делать?

— А что мы все здесь делаем? Зря?

Она смотрела на меня с жалостью... и с любовью, как показалось мне.

— Сутулишься ты... у меня!

— ...Я у всех сутулюсь!

Инна лишь махнула рукой. Из маленькой спаленки доносился храп. Пошла будить.

— Вставай, морда! Может, помнишь хоть, у друга твоего выступление сегодня.

— Когда? — прохрипел Пека.

— В восемь.

Пека тупо молчал.

— Могу и не выступать! — вырвалось у меня.

Пека стал одеваться...

— Рано еще, — подвиг его я оценил.

— У меня совещание, — заносчиво Пека сказал.

— Знаю я эти ваши совещания! — рявкнула Инна. — С прошлого принесли тебя!

— Так мы это... делаем бизнес-план, — пробормотал Пека. — Рудник им закрыть я не дам!

Да. За Англию с ним трудно будет пропаганду вести!

— Кому ты не дашь? Ты знаешь хоть, с кем борешься?

— Получше тебя! А если не врубятся — снова заляжем в рудник.