Сон после полуночи

«Что же мне тогда остается делать? Что?! — заволновался седой, но тут к нему, отделившись от преторианцев и германцев-телохранителей, подошел лекарь, пощупал пульс и дал какое-то снадобье. Вы можете себе представить — лекарь дал лекарство нищему!»

Посетители, набросившиеся на дармовое угощение, согласно кивали моряку.

— Да-да, именно так оно и было! — воскликнул он. — И вот здесь началось самое интересное! Охранники расступились, и мимо нас начали проходить знатные римляне в белых тогах с широкими пурпурными полосами…

— Сенаторы! — подсказал Исаак, оглядываясь на дверь.

— И другие — с полосками поуже.

— Всадники!..

— Те и другие принялись громко сочувствовать несчастной судьбе римских нищих и стали подавать нам… золотые ауреусы! Редко, очень редко кто протягивал денарии! Монеты сыпались, словно из рога изобилия. Я подумал, что сплю, но монеты были настоящими, нищие, и сенаторы — тоже! Поднимая упавшее к ногам золото и серебро, я настолько увлекся, что прослушал часть разговора нищих, и только немного придя в себя, услышал, как седой озадаченно спросил:

«Так значит, вы предлагаете во всем положиться на вас?» «О, да! — ответил ему Нарцисс. — Еще божественный Август сделал вольноотпущенника Лициния прокуратором в Галии!»

«Что Август! — перебил его Паллант. — Когда божественный Юлий послал своего раба Галла Лицина собирать налоги на свою родину, то тот, стараясь угодить господину и собрать как можно больше денег великому Риму, разделил год на четырнадцать месяцев! Вот истинный помощник Цезаря!»

«Пожалуй, вы правы… — задумчиво сказал седой. — Мне нужны не столько люди, внушающие уважение своим высоким положением, сколько надежные, преданные и пригодные делу! Но откровенность за откровенность. Ответьте мне, с чего бы начал каждый из вас, если бы на его плечах вдруг оказалась такая ноша, как весь Римский мир? Нарцисс!»

Видя, что посетители, насытившись, снова увлеклись его рассказом, моряк сделал паузу и ответил тоном воображаемого Нарцисса:

«Прежде всего, я вернул бы из ссылки сына несчастного Пизона!»

«Но ведь завтра — Сатурналии!» — напомнил ему седой, однако я успел заметить, что этот ответ пришелся ему по душе.

«Ну и что? — не задумываясь, сказал Нарцисс. — Я бы издал эдикт о его возвращении прямо сегодня!»

«А как же отцы-сенаторы?» — удивился седой, и этот хитрец Нарцисс, снова, не думая ни секунды, ответил:

«Что тебе отцы! Они бы тоже сегодня собрались в курии и в течение пяти минут — ровно такого времени, сколько потребуется для зачтения эдикта, согласились с твоим решением и еще назвали его справедливейшим и мудрейшим! Ибо в этом эдикте будет сказано не просто о возвращении Гнея Пизона, но и о том, что надо отдать ему все имущество, отобранное Калигулой, так как донос, по которому он был так сурово наказан, на проверку оказался ложным!»

«А ведь, пожалуй, ты снова прав… Да-да, прав!» — с уважением посмотрел на Нарцисса седой, и тот понес на него, как военный парусник на торговую галеру:

«Но это еще не все! Я бы немедленно избрал Гнея Пизона консулом, чтобы его отец мог умереть с легким сердцем, благословляя твое имя! Потом я объявил бы, пожалуй, войну Британии, куда намеревался вторгнуться еще Калигула, и племена которой становятся все опасней, так как уже готовы заключить союзный договор с германцами. Затем осушил бы Фуцинское озеро, о чем мечтал еще божественный Юлий. Наконец, построил в Остии новую гавань, что так и не удалось Августу и Тиберию, разобрался бы с Фракией, Мавретанией и вообще навел порядок в провинциях…»

Моряк прервал рассказ, услышав вокруг себя шум. Разгоряченные вином люди подзывали слуг и требовали еще вина, заказывали колбасы, хлеб, бобы с ветчиною. Развязывались заветные узелки и к великой радости Исаака, сыпались на столы красные ассы с похожими профилями Клавдия и его брата Германика, тяжелые сестерции с гордой головой Агриппины Старшей и даже потускневшие денарии, бережно хранимые их владельцами, судя по изображениям, еще со времен прежних Цезарей.

Моряк нахмурился и, достав из-за пазухи свой узел, снова запустил в него пальцы.

— Я угощаю! — бросил он на ладонь подбежавшего Исаака второй ауреус и, поднимая руку, чтобы остановить восторженный рев, спросил: — Ну, и как вам мои чудеса?

— Они чудесны! — принялись заверять посетители, глядя, как слуги вносят новые яства и кувшины с дорогим вином.

— В жизни никогда не слышали ничего подобного!

Даже философ, протягивая руку к кубку, который осторожно наполнял янтарным вином слуга, признал:

— Судя по твоему слогу, ты плавал не только с моими коллегами, но и с великими ораторами, а может быть, и с поэтами! Клянусь посохом Сократа, твой рассказ полон чудес, как эта моя чаша!