Сон после полуночи

В самом же Риме, плачущие от счастья и небывалой свободы граждане избрали консулами Луция Юния Брута и мужа благородной Лукреции - Колатина, установив тем самым на вечные времена власть народа – республику3...

«О, боги! Как же все повторяется в истории: Эней и Юлий Цезарь, Ромул и Август, Вейи и Боспор!.. - с трудом возвращаясь в залу, где полным ходом шел прием, невольно подумал Клавдий. - Разве этот Тарквиний не похож на Гая, а я - на Брута, естественно, в том смысле, что притворялся при нем глупцом, чтобы выжить, а придя к власти, тоже вызвал радостные слезы народа своим милосердием и справедливостью. И, тем не менее, пожалуй, мне не стоит писать о тех временах, когда Римом правили цари и когда, после них, процветала республика! Это даже хорошо, что я не имел возможности диктовать скрибе эти периоды истории, навеянные прекрасными трудами моего великого учителя. То, что мог с чистой совестью делать Тит Ливии, негоже последователю божественного Августа, который вслед за ним, Тиберием и Гаем должен делать вид, что республика продолжает здравствовать в то время, как курульное кресло под Цезарем давно уже превратилось в царский трон! Уж лучше выбрать другой период - тот день, когда Цезарю унаследовал Август, или еще лучше, когда он прекратил гражданские войны – самые страшные времена последнего столетия республики...»

Клавдий задумался, как ему лучше разработать эту тему, и вдруг к своему неудовольствию, как сквозь сон, услышал далекое: «Цезарь!..»

Гораций Коклес, прикрывая отход войск, сражался до тех пор, пока его товарищи не разрушили мост у него за спиной, чтобы враги не смогли взять Рим приступом.

Муций Сцевола после неудачного покушения на царя этрусков положил руку в огонь, чтобы доказать свое мужество, поразившись которому, враги сняли осаду Рима.

В переводе с латинского - «общее дело».

- Цезарь! - громко обратился к императору Афер. – Яви нам еще раз свою милость – помоги разобрать жалобу этого достойного квирита!

- Какую жалобу? - поморщился Клавдий и, открыв глаза, невольно поразился тому, как изменились вдруг лица его друзей.

Если сенаторы улыбались в предвкушении чего-то очень приятного для себя, то эллины, напротив, были бледны и явно растеряны.

- Вот! - протянул свиток папируса Афер, кивая на склонившегося перед императором посетителя во всаднической тоге. - Его жалоба на своего бывшего раба, нынешнего вольноотпущенника, владельца мясной лавки, некоего м-мм.. Алкмена, неблагодарность которого к своему бывшему господину заключается в том, что он...

- Достаточно, Афер, хватит! - остановил многословного сенатора Клавдий. - Дело слишком очевидное, чтобы тратить на него много времени. Неблагодарного вольноотпущенника следует немедленно возвратить в рабство, а его хозяина, - он строго взглянул на поклонившегося еще ниже всадника, - предупредить, что если он еще раз даст ему свободу, то пусть больше не досаждает меня подобными жалобами.

- О, великий, это поистине Соломоново решение! - восхитился Афер и, не глядя на кусавших губы эллинов, протянул императору лист пергамента со старательно выведенными на нем строчками.

- Что это? - не понял Клавдий.

- Твоя мысль, облаченная в словесную форму – эдикт! – пояснил сенатор. - Зная твою мудрость в решении самых сложных и запутанных дел, я позволил себе заранее составить письменное решение по этой жалобе.

- Зачем?

- Чтобы опираться на него впредь, как на статью закона. Подписав и с крепив его своей печатью, ты сможешь без лишних слов и усилий наказывать и всех других провинившихся вольноотпущенников!

- А что, их так много? - удивился Клавдий и, встретив утвердительный кивок Афера, согласился: - Тогда, пожалуй, я подпишу его. И - всё?

- Почти! - не скрывая радости, поклонился Афер. - Осталась самая малость.

Вернуть в рабство еще несколько вольноотпущенников, на которых также поступили сегодня жалобы от их бывших господ.

- Но ведь ты только пообещал, что для этого мне не нужно будет прикладывать усилий! - возмутился Клавдий, успевший вновь удобно разместиться в кресле.

- Я и сейчас готов повторить тебе это! - улыбнулся сенатор.

Он знаком приказал слуге подать ему блюдо со скопившимися на нем за время приема прошениями и принялся перебирать их, с трудом разбирая имена;

- Всех этих Махаров, Каллимахов, Даков и Сиров их бывшие хозяева получат и без твоего вмешательства. Но этих...

Он отобрал, наконец, в ворохе папирусов нужные свитки и высоко поднял над головой, словно призывая в свидетели богов:

- Судьбу этих неблагодарных вольноотпущенников мы никак не можем решить, минуя тебя. Ведь здесь речь идет не о каких-то владельцах лавок и ремесленных мастерских, а о хорошо известных тебе людях!

- Да? И кто же они?.. - поинтересовался император, не понимая, куда клонит Афер, и желая лишь одного: чтобы его поскорей оставили в покое.