Сон с четверга на пятницу

– Ты этого не поймешь. – Взгляд Дарьи Гизельс стал задумчивым и мечтательным. – Когда я это делала, они еще были живы. Я будто заново их создавала. Как Бог. Макарский сказал, что у меня комплекс Франкенштейна.

– Бог не мучает людей, – проговорила Настя.

– Правда? – Гизельс чуть прищурилась. – Тогда почему ты здесь?

– Не знаю. Видимо, потому что в мире действует не только Бог.

– А кто еще? Уж не дьявол ли?

– Наверное.

– Значит, он сильнее Бога?

– Нет. Просто он… – Настя запнулась, подыскивая слова. – Просто он все время пытается все испортить.

– У него это хорошо получается, – сказала Дарья. – А знаешь почему?

– Почему?

Она снова чуть наклонилась над Настей и проговорила хриплым шепотом:

– Потому что наш мир создал не Бог. Его создал дьявол!

Гизельс тихо засмеялась, и от ее смеха по коже Насти пробежал холодок. Она вновь остро ощутила свою уязвимость и смертельную опасность, исходившую от сумасшедшей, в руках которой она оказалась.

Нужно было снова попытаться ее переиграть, но Настя не знала как.

– Тебе когда-нибудь было их жалко? – спросила она.

– Кого?

– Тех, кого ты…

Настя снова осеклась. «Зачем я об этом говорю?» – пронеслось у нее в голове.

– Тех, кого я убивала? – Дарья покачала головой. – Нет. Мне это нравилось. Я делала то, что делает Он.

– Он?

– Тот, кто создал наш мир. Он сказал, что мы созданы по его образу и подобию. Значит, мы такие же, как он. Он создает людей, чтобы мучить их. И мучает долго, всю жизнь. Я не такая злая. Они страдали всего по несколько дней. А потом я их сжигала.

Гизельс подняла кулак к лицу, раскрыла ладонь и дунула на нее, словно сдувала облачко пыли или пепла.

– Отпускала их на волю, – добавила она.

Настя облизнула сухие губы. Дарья покосилась на нее мерцающими глазами и вдруг спросила:

– Ты там была?

– Где? – не поняла Настя.

– В том мире, где ты счастлива.

– Да.

– Что ты для этого сделала?

– Для чего?

– Для того чтобы попасть в тот мир.

– Не знаю. Я просто засыпала.

– Засыпала? – Дарья подалась вперед. – Сможешь меня научить?

Настя напряженно улыбнулась.

– Не думаю, что я сейчас смогу уснуть, – сказала она. – Доктор давал мне лекарство. «Стиксовит». Но теперь мне его отменили.

– Это лекарство помогало тебе засыпать?

– Да.

Гизельс задумалась.

– Я знаю, что делать, – произнесла она после паузы.

Быстро поднялась с кровати Насти, прошла к своей, нагнулась, приподняла кровать за ножку (Настя удивилась тому, с какой легкостью она это сделала), подцепила ногтями паркетину, убрала ее и что-то достала из паза.

Потом так же быстро вернула паркетину на место и поставила на нее ножку кровати.

Плавно и беззвучно скользнула к Насте, присела на край кровати.

– Вот, смотри, – тихо сказала она и разжала кулак.

– Что это? – не поняла Настя.

– Ключи, – громким шепотом проговорила она. – От решетки, от двери и от шкафа с лекарствами. Я украла их много месяцев тому назад.

Теперь Настя и сама разглядела связку из трех ключей на железном колечке.

– Почему ты раньше ими не воспользовалась?

– Приберегала на черный день.

Настя посмотрела на ключи с сомнением.

– Я не смогу вывести тебя на волю, – сказала она. – Ты же понимаешь.

– Я не хочу на волю. Я хочу туда, где ты была. В другой мир! Ты ведь покажешь мне?

Настя сдвинула брови. Несколько секунд она размышляла, затем спросила:

– Когда?

– Прямо сейчас! – ответила Дарья, сжала ключи в кулаке и поднялась с кровати.

4

Доктор Макарский долил остатки коньяка в стакан и выбросил бутылку в урну для бумаг. Посмотрел на стакан. Тот мягко мерцал в тусклом свете, который давала настольная лампа.

Доктор взял стакан и отпил глоток коньяка. Коньяк жаркой волной пробежал по пищеводу. Очередная порция алкоголя мягко ударила в голову. Макарский улыбнулся и тихо пробормотал:

– Вот так-то лучше.

Впрочем, в улыбке его было больше скрытой горечи, чем радости. Доктор Макарский был стопроцентным ипохондриком. Кроме того, он ненавидел людей. Когда-то на заре своей карьеры он относился к пациентам с жалостью, видя в них больных, которые нуждались в его помощи. Но с годами, когда Макарский убедился в собственном бессилии, чувство жалости ушло, уступив место равнодушию.

Он понял, что психические болезни неизлечимы. Все, что может сделать врач, когда к нему поступает очередной свихнувшийся человек, это вколоть ему дозу успокоительного и ждать, что будет дальше. Вот и все. Максимум, на что способны лекарства (даже самые дорогие и современные), это купировать развитие болезни, замедлить его, да и то ненадолго.

Рано или поздно сумасшествие вернется и возместит свои потери с лихвой. Паранойя, шизофрения, психозы… Доктор Макарский давно не считал их своими врагами. Они были чем-то вроде компании шумных соседей, которые здорово тебе досаждают, но с которыми ничего нельзя поделать.

Макарский допил коньяк, жалея о том, что бутылка так быстро опустела. И тут по коридору загрохотали шаги, заставив доктора напрячься, потом дверь распахнулась, и взволнованный голос проговорил:

– Андрей Петрович, у нас ЧП!

– Что случилось? – спросил доктор Макарский.

– Пациентка Новицкая!

Он почувствовал, как сердце сдавило тисками, и, с трудом разжав губы, спросил: