Сон смерти

— Дафни? — говорю я, засунув лицо к краю занавески, чтобы она могла меня видеть, но, положив руку на глаза, скромно кивнула. — Я собираюсь пойти и найти для тебя что-то из одежды; это нормально, если Сиерра помоет тебе волосы?

— Ладно, — мягко говорит она.

— Я скоро вернусь, — обещаю я, затем снова поворачиваюсь к Сиерре. — Я быстро.

Примерно по миллиону причин, и не в последнюю очередь из-за того, что я на самом деле не сказала Дафне, что я ухожу из дома, и у меня есть подлое подозрение, она уродец, она догодается об этом.

— Вот, — говорит Сиерра, передавая мне пятьдесят из её кошелька. — Это должно покрыть покупку. Не спорь; тебе нужно использовать наличку. Просто иди.

Я бегу в свою комнату и натягиваю первую попавшуюся рубашку и пару джинсов, которые вижу, сую ноги в кроссовки, а не в тёплые, удобные, забрызганные кровью сапоги. О, блин, я надеюсь, что это отчистится. Я люблю эти сапоги.

Это всего лишь в миле от Gas-N-Grub, и я еду так быстро, как только осмеливаюсь. Когда я добираюсь туда, он почти пуст — как можно было бы ожидать в четыре часа ночи — но даже в этом случае я опускаю голову, пока блуждаю по секции сувенирной одежды, протирая виски от пронзительной головной боли, которая взяла вверх над моими глазами; у меня постоянный дефицит сна, и он начинает брать свое.

Есть детские футболки, и я хватаю одну из них, но нет штанов. К счастью, я нахожу пару очень маленьких женских пижамных штанов, на которых написано: «Пою в Оклахоме!»

Я даже не знаю, что это значит, но я добавляю пару красочных гольфов в кучу и беру все на переднюю стойку. Все вместе я провожу меньше пяти минут на пустынной бензоколонке.

У меня перед глазами туман, но я странно себя чувствую, как будто перебрала кофеина, когда я приближаюсь к единственному светофору между мной и моим домом. Когда мои руки немеют, а чернота вторгается в стремительно сокращающийся круг по моему зрению, я испытываю иррациональное желание отпустить рулевое колесо и ударить по лбу. Я такая тупая! Я была настолько отвлечена, что не заметила предупреждающих признаков видения, которое сейчас меня подавляет.

Последнее, что я вижу перед тем как видение поглащает меня, — это знакомый снежный сугроб, освещённый мигающим жёлтым светофором.

Глава 25

Я стою в лесу. Темно, но не очень — рассвет, или, может быть, сумерки. Там нет снега, но холодно.

Я всё ещё терзаю себя за то, что не узнала свою машину в видении, которое у меня было в доме Софи. И за то, что я отвлеклась, когда я отдалилась от Gas-N-Grub, что я не включил свои болбанные фары. Мне повезло, что моё физическое тело сидит зажато в снежном сугробе и не разбито на куски!

Видение отвлекает меня от моего самобичевания, подталкивая меня вперёд, и, хотя я всё ещё качаю головой по своей собственной глупости, я иду в направлении, куда меня тянет, и стараюсь полностью охватить это видение.

Потому что я уверена, что, чёрт возьми, я ничего не могу сделать с со своим возможно раненным телом в данный момент.

Булькающий, журчащий звук привлекает мое внимание, и я иду на него, почти падая на задницу, когда мимо меня мчится маленькая фигура, размытая тенями. Маленький человек? Большое животное? Но видение тянет меня к звуку, поэтому всё, что я могу сделать, это проклинать мою неспособность выбирать, и пусть невидимая верёвка тащит меня вперёд, из-за деревьев и на крошечную поляну.

Шипящий звук исходит от кого-то, находящего на земле, неспособного дышать из-за того, что у неё в горле нож мясника. Удары её сердца видны в ритмической пульсации крови из разорванной артерии; её кровь ярко-красная на снегу.

У меня перехватило дыхание.

Она в выцветших карго и в серай футболке «Доктор Кто», в джинсовой куртке вместо пальто.

— Нет, — говорю я, хватаясь за контуры Тардиса, на моей собственной груди.

Свет тусклый, но достаточно яркий, чтобы я узнала себя, и я задыхаюсь, лицо в кровавых веснушках. Моё умирающее состязание — ещё две ножевые раны — моя рука и плечо на правой стороне — и каждая кость в моём теле сдаётся.

Я падаю на колени, задыхаясь от ужаса, что я даже не могу кричать, наблюдая за спазмами и коллапсом в смертельной тишине, лицо фиолетовое и искажённое. Мои глаза встречаются с моими собственными умирающими глазами, и на мгновение я клянусь, что я на земле вижу меня.

А потом она умирает.

Я умираю.

Моя собственная смерть. Мы все это видим. Сиерра увидела её, все эти годы назад и ничего не сделала для её предотвращения. И затем, когда я помешала ей, мой папа умер вместо неё, и моя мать больше могла не ходить.

Я ожидала большего предупреждения.

Что я могу сделать?

Я помню фигуру, которая чуть не опрокинула меня.

Это был кто-то маленький.

Очень маленький.

Если только не…

Если это не был взрослый.

Мой желудок сжимается и поворачивается, и я едва добираюсь до края поляны, и меня так тошнит, что наверное мое физическое тело сейчас тоже рвет на рулевое колесо в маминой машине.

Я была слепой? Глупой? Отчасти одновременно?