Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL.

Фэнцзе между тем пошла в комнату Таньчунь, где беседовали матушка Цзя и другие женщины.

Таньчунь очень любила чистоту и простор, поэтому в ее доме перегородки убрали и три комнаты соединили в одну. Посредине стоял большой мраморный стол, на нем — листы бумаги с образцами каллиграфии, несколько десятков драгоценных тушечниц, стаканы и подставки для кистей — их был целый лес. Здесь же стояла жучжоуская фарфоровая ваза объемом в целый доу с букетом хризантем, напоминавшим шар. На западной стене — картина Ми из Санъяна [285] «Дымка во время дождя», а по обе стороны от нее — парные надписи кисти Янь Лугуна, которые гласили:

На рассвете прозрачная дымка.
Телу радостно отдохновенье.

Там, где камень и чистый источник, —

Я живу средь полей, в отдаленье…

Под картиной стоял на столике треножник, слева от него на подставке из кипариса — большое блюдо, наполненное цитрусами «рука Будды», справа, на лаковой подставке, — ударный музыкальный инструмент бимуцин, сделанный из белой яшмы, и маленький деревянный молоточек для игры.

Баньэр уже не робел, как вначале, и даже попытался взять молоточек, чтобы ударить по бимуцину, но служанки его удержали. Потом ему захотелось отведать цитрус. Таньчунь выбрала один, дала ему и сказала:

— Можешь поиграть, только не ешь, он несъедобен.

У восточной стены стояла широкая кровать, покрытая пологом из зеленого газа с узором из пестрых цветов, травы, бабочек и разных букашек.

Баньэр, вне себя от восторга, подбежал к пологу и, тыча в него пальцем, закричал:

— Вот кузнечики, а это саранча!

— Паршивец! — прикрикнула на него старуха Лю и дала ему затрещину. — Тебя пустили посмотреть, а ты озорничаешь!

Баньэр разревелся, насилу его успокоили.

Матушка Цзя сквозь тонкий шелк окна поглядела во двор и сказала:

— Утуны возле террасы очень красивы, только мелковаты.

В этот момент ветер донес до них звуки музыки и удары барабана.

— Где-то свадьба! — произнесла матушка Цзя. — Ведь улица недалеко.

— Да разве здесь слышно, что делается на улице? — вскричала госпожа Ван. — Это наши девочки-актрисы разучивают пьесы.

— А не позвать ли их? — сказала матушка Цзя. — Сыграют что-нибудь для нас. И сами развлекутся, и мы повеселимся. Что вы на это скажете?

Фэнцзе распорядилась позвать девочек и приказала служанкам поставить посреди зала подмостки и застлать их красным войлоком.

— Пусть лучше играют в павильоне Благоухающего лотоса, — промолвила матушка Цзя, — там, над водой, музыка будет звучать еще красивее. А мы перейдем в покои Узорчатой парчи, где попросторнее, оттуда хорошо будет слышно.

Все согласились, а матушка Цзя обратилась к тетушке Сюэ:

— Пойдемте! Молодые не любят гостей, боятся, как бы у них в комнатах не напачкали! Не будем надоедать, покатаемся лучше на лодке, а потом выпьем вина.

С этими словами матушка Цзя поднялась с места.

— Что это вы, бабушка, говорите? — запротестовала Таньчунь. — Мне так хотелось, чтобы вы с тетушкой у меня посидели, а вы уходите!

— Хорошая у меня третья внучка, — улыбнулась матушка Цзя. — А две другие, у которых мы были, совершенно не умеют себя вести! Вот сейчас мы напьемся и пойдем к ним скандалить! — заявила она под общий хохот.

Все последовали за матушкой Цзя и, немного пройдя, очутились на островке Листьев вилларсии. Привезенные из Гусу лодочницы уже успели подогнать к берегу две лодки — обе из грушевого дерева. Служанки подхватили под руки матушку Цзя, госпожу Ван, тетушку Сюэ, старуху Лю, Юаньян и Юйчуань и усадили в лодку. За ними спустилась в лодку Ли Вань. Фэнцзе заняла место на носу и заявила, что будет грести.

— Ты не шути, — предупредила ее матушка Цзя. — Здесь не река, но все равно глубоко! Иди лучше ко мне!

— Не бойтесь, бабушка! — улыбнулась Фэнцзе. — Ничего не случится!

С этими словами она схватила шест и оттолкнула лодку от берега. Но на середине пруда лодку сильно качнуло, и Фэнцзе, испугавшись, отдала шест лодочнице.

Во второй лодке разместились Инчунь, Баоюй и сестры. Мамки и няньки шли по берегу, следуя за лодками.

— Как жаль, что поломали листья лотосов! — воскликнул Баоюй. — Но зачем их отсюда убрали?

— Чтобы привести сад в порядок! — с улыбкой произнесла Баочай. — Ведь в этом году что ни день, то пиры и гулянья, надо же было сделать уборку!

— Я не люблю стихи Ли Ишаня[286], — вмешалась в разговор Дайюй, — но две строки у него мне нравятся, и я вспомнила их, глядя на лотосы:

Запал мне в душу увядший лотос,
И слышу только, как дождь шумит…

— В самом деле прекрасно! — согласился Баоюй, — Я ни за что не стал бы убирать увядшие лотосы!

Тем временем подплыли к заливу Лиан. Повеяло холодком. Трава на берегах поблекла, и здесь еще сильнее чувствовалось дыхание осени.

Заметив неподалеку высокое строение, матушка Цзя спросила:

— Это здесь живет барышня Сюэ?

— Здесь, — ответили ей.