Сон в летнюю ночь

— Не сейчас, ребятки, не сейчас, — быстро нашелся Рива — лдуй. — Лучше побратайтесь.

— А кто с моей женой блудил? — надменно и на пафосе осведомился Яго.

Они потаращились друг на друга, корча рожи, а потом сцепились. Окажись тут вдруг какой — нибудь случайный наблюдатель, он бы счел необходимым подчеркнуть: остервенению их не было предела. Ривалдуй тихонько улюлюкал и подбадривал каждого легкими тумаками.

Поначалу было очень весело, можно сказать, праздник для души. Но вскоре все это ему порядком надоело, ему захотелось покоя и тишины, и тогда он разнял дерущихся, одному провел хук левой, а другому — правой, стукнул лбами и, плюхнувшись за стол, забылся крепким сном. В таком виде их и застали Эмилия с Дездемоной, когда прибежали из дворца.

— А… Ах! Какой кошмар! — сказала, тотчас теряя сознание, Дездемона — маленькая, с толстым, слегка набок, носом и кривыми волосатыми ногами, которые благополучно терялись в складках длинных юбок.

— О, боже!.. — закатила глаза Эмилия — напротив, очень долговязая, вся в кудряшках и совершенно без бюста. — Они же друг друга поубивали!

Но тут очнулся Ривалдуй. Он зорко посмотрел налево, посмотрел направо и все мигом оценил.

— Пустяк, — сказал он спешно, щуря один глаз, чтоб все вокруг не прыгало и не двоилась, — это я их примирял. Позвольте… Здрасьть! — добавил он умильно и деликатно шаркнул ножкой под столом. — Сейчас я их очну.

Он встал со стула, растолкал Яго и Отелло, каждому вылил на голову ко кружке вина, помассировал уши и через минуту привел в совершеннейшее чувство. Они уже не падали и даже могли говорить.

— Вот: лобзайтесь и живите счастливо, — приветливо сказал Ривалдуй.

Побитые, забыв о сваре, распростерли послушно объятия, и дамы их сердца немедля, с долгим визгом, ринулись им навстречу. Лобзались долго, молча и целеустремленно. Ривалдуй тихой сапой опростал еще кружку и нежно прослезился.

— Ну, я пошел, — сказал он как бы между прочим. — Более не буду вам мешать.

— Э, нет уж! Нет! — протестующе помотал рукой за спиной Эмилии счастливый мавр. — Ты не увиливай — сиди! Вместе с нами…

Наконец поцелуи кончились, и все, тяжко дыша, уставились на Ривалдуя.

— Вы исключительно хороший человек, — томно проворковала Дездемона. — Это я к чему? Вот переженимся мы сейчас, медовый настанет месяц… А Кипром кто же будет править? Да неужто — Кассио?! Какой пассаж!..

— Кассио — дурак, — возразил Отелло. — Вечно с ним истории. И пить не умеет, и драться слабоват. А что такое, собственно? — вдруг всполошился он.

— Ах, я поняла! Я все — все поняла! — захлопала Эмилия в ладоши. — Дездемона хочет, чтобы правителем были вы! Это же прелестно!

— Ничего себе… Ну, хорошо, на месяц — и не больше, — трудно соображая, важно засопел Отелло. — Потом опять буду я. Мавр тут, мавр там…

— Да я не справлюсь, что вы! — засмущался Ривалдуй. — Хватит ли способностей и… бдительности? Я ж никакой литературы не читал…

— А никто не читал, — строптиво отозвался мавр. — Кому это надо? И видишь — ничего, справляемся. Ну, жалко тебе, что ли?!

— И вправду, — загорелась Дездемона, — вы ведь не хотите, чтоб у нас пропал медовый месяц? Ну, мы вас очень просим! А потом мы вам тоже невесту найдем и такую свадьбу сыграем!.. Неужели вы откажете?

— Слово женщины — закон, — уныло возвестил Отелло. — Так всегда…

— Ну ладно, — скрепя сердце согласился Ривалдуй. — Я попробую.

— Вот это другой разговор. Да здравствует временно исполняющий обязанности правителя острова Кипр! — провозгласил громогласно Яго. — Пошли во дворец. В канцелярии все заверим.

Они все еще раз дружно чокнулись и, пошатываясь, выкарабкались из трактира. В бездонном небе сияло ослепительное солнце, кругом галдела пестрая толпа, кареты и одинокие всадники поднимали клубы пыли. «Ну, совсем как у нас на Столбовом!» — восторженно подумал Ривалдуй.

Против обыкновения, Ривалдуй в то утро пробудился неприлично рано. Напившись с вечера в стельку, он смутно теперь припоминал, что же было накануне, что он, по неведенью, такое начудил в сюжете пьесы и о чем, собственно, станет докладывать сегодня на экзамене. Единственным утешением оставалась мысль: «Я — самый первый. А первый блин всегда комом». Но, несмотря на это оправданье, скверные предчувствия не покидали его.

— Нет, ну вас с вашим театром! — в сердцах решил он. — Уйду я лучше в космонавты.

Он тяжело слез с постели, и тут почтовая лампочка возвестила о прибытии утренней корреспонденции. Как ни странно, никаких устрашающих надписей в воздухе на сей раз не возникло. Вместо этого на письменный стол вывалилась увесистая папка из картона, туго перевязанная веревочками крест — накрест, а к ней — листок бумаги с текстом.

Ривалдуй машинально взял в руки послание и, сонно щурясь, принялся читать.

«С Вашей трактовкой пьесы вполне согласен. А что Вы скажете насчет моей трактовки повести Гоголя „Ночь перед рождеством“? Рукопись прилагаю».