Сон в Рождественскую ночь (СИ)

Оби-Ван, который в молодости был обалдуем покруче Энакина, тоже когда-то слушал в наказание лекции Йоды, и даже запомнил, что перед боем образцовому джедаю надо помедитировать. Но внутренне Оби-Ван с этим никогда согласиться не мог, памятуя о том, как медитация перед решающей схваткой довела Квай-Гона до цугундера и деревянного макинтоша. Конечно, своему падавану он рассказывал о пользе боевой медитации, как того требовали правила джедайского воспитания, но никак не ожидал, что после двенадцати лет жульничества, отлынивания и притворства, Энакин с этим согласится и застынет в фехтовальном зале как чучело. Сначала Кеноби прикрыл глаза и изобразил на лице спокойствие и довольство. Затем приоткрыл один глаз и выразительно посмотрел на Энакина, как бы говоря: «Ну да, в Кодексе написано именно так, но можно ведь и как всегда, по-людски!» Потом Кеноби открыл оба глаза и нетерпеливо взъерошил бороду. Наконец, ему захотелось влепить Энакину затрещину, и в своем раздражении Кеноби дошел до того, что ему даже не пришло в голову, что негоже раздавать затрещины за следование джедайскому Кодексу.

От затрещины Гарри спасло только то, что лекции Йоды внезапно кончились, и воспоминания перескочили к тускенской деревушке, в которой умирала Шми Скайуокер. «А он тоже сирота, - сочувственно подумал Гарри об Энакине и с горечью добавил: - Но он хотя бы знал свою мать». Воспоминание о тускенах шло тем временем своим чередом, и в густом предрассветном сумраке пустыни вспыхнул и завертелся безжалостный меч Энакина. Гарри сначала испытал от увиденного шок, но потом мысли Энакина взяли верх, и Гарри стало казаться, что кровная месть должна выглядеть именно так. «Так их всех! Так! – в ярости приговаривал про себя Гарри, погружаясь все глубже в воспоминания Энакина, а в реале все крепче сжимая рукоять его же меча своей железной рукой. – Так вот и надо этого Вольдеморта! И на Лестранжиху его круциатусов не жалеть! И Дурслям оставить! И Малфоя не забыть! И Снейпа! И Винду, наглеца черномазого! И Уотто хобот оторвать! И Амбридж руку отрубить! И Дуку обе!» Воспоминания и мысли Избранных постепенно перемешивались, приводя Избранных к поразительному согласию, а Кеноби с интересом наблюдал за лицом Энакина, которое постепенно становилось суровым и жестоким, каким ему и следовало быть в фехтовальном зале.

Воспоминания тем временем охватывали не только сознание Гарри, но и тело Энакина, которое больше не могло оставаться на месте, и неожиданно для себя Гарри открыл глаза и бросился на Кеноби очертя голову.

«А эта боевая медитация не такое уж бестолковое дело, - признал про себя Оби-Ван, с трудом блокируя град ударов. – Хотя выскочил он из нее сущим ситхом. Но вот эта фехтовальная фраза только что – это же произведение искусства! А прыжок сейчас выше всех похвал! Не, ну мы-то тоже так могем!»

К несчастью для уже вошедшего во вкус Кеноби, безудержная боевая ярость Энакина была несвойственна Гарри, и его атака довольно быстро стала терять скорость.

- Я стою выше тебя, Энакин! – самодовольно заявил Кеноби, воспользовавшись оплошностью своего ученика.

- Я понимаю, учитель, - смиренно сказал Гарри и выключил меч. – Я проиграл.

- Да ты здоров вообще? – брякнул вслух Оби-Ван, наконец потеряв контроль над своими давно скрываемыми чувствами.

Энакин очнулся на узкой скрипучей кровати, занавешенной траченым молью порогом. В голове, в районе лба, что-то дергало и болело. В глазах все расплывалось. «Ситхов коктейль! – подумал Энакин. – Ситхов астроном! Ох, и зачем же я так напился!» Энакин махнул рукой, отодвигая полог Силой, но полог только слегка трепыхнулся, вместо того, чтобы послушно взмыть вверх.

- Ну хаттова мать, - пробормотал Энакин в сердцах, и вдруг заметил, что его правая рука снова настоящая, хотя и не совсем его. «Что я, клона себе вырастил для пересадки, что ли? – подумал Энакин спросонок и аж тяпнул себя той же рукой по голове. – Ну какой же я тупой! Ведь давно же было пора! И руку починил бы, и просто на всякий случай. Мало ли, вон Кеноби фехтует иногда как бешеный».

Предметы обстановки тем временем продолжали расплываться, как Энакин ни тер себе глаза и ни оттягивал их уголки к вискам, и Энакин начал догадываться, что зелье ситхова астронома все же сработало. Энакин сконцентрировался, долбанул по пологу Силой, отчего тот неохотно и ошарашенно пополз вверх, выскочил красивым прыжком из кровати и сбил столик с очками.

- Жалкое зрелище, - протянул Энакин, водружая очки себе на нос, оглядывая пустынную под праздники обшарпанную спальню Гриффиндора и обращая внимание на свою невозможную пижаму. – Душераздирающее зрелище. Да еще и очочки эти. Это ж надо было так попасть.