Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— А я, человек грешный, уж не мог претерпеть, — продолжал Арбузьев, попробовав ещё пива пенного, — пораспалился я гневом лютым на князя Ивана, который родителя моего убить повелел... Не захотелося мне идолу московскому кланяться, не захотелося и в Новгороде околачиваться, ибо всюду москвитяне со своим носом длинным совались. А сердце у меня так и посасывает, так и посасывает, просто спокою нет. А в голову мыслишка такая втемяшилась, что споначалу даже самому мне страшно стало. Э, думалось мне в те поры, не пропадать же нам из-за одного человека злодейского, сиречь Ивана Московского, который всех бед причина! Убить его надо, как он родителя моего убил со товарищи!.. Ну, и дошло до того, что не стерпел я, высказал думушку потайную другу своему, сыну купца новгородского, Пашку Григорьевичу, у которого отца тож москвитяне зарубили, только не на казни, а в ссоре на мосту Волховом. А Пашко и не весть как обрадовался. Что ж, говорит, ладно, оборудуем мы дело сие. Отомстим за наших родителей да за мучения людей новгородских!.. Принялись мы товарищей подыскивать, чтоб не меньше полусотни витязей было. А голытьбой тогда в Новгороде хоть пруд пруди было. Живо мы пять десятков молодых ребят залучили, снарядили их оружием на свой кошт да риск да и зачали думушку думать немалую, как бы князя Ивана погубить? А это ведь трудненько было... Одначе, пока мы с Пашком мозгами ворочали, затесался промеж ребят наших изменник заведомый, пронюхал, о чём мы совет держали, да и донёс о том воеводам московским. А те уж зевать не любят, коли где добычей припахивает. Мигом на нас стража московская нагрянула, почитай, полк целый, принялись искать-поискать... но мы ведь тоже парни не промахи, незадолго о беде той прослышали, да и все стрекача задали. Попался только Пашко-бедняга, у невесты своей, вишь, призамешкался, и сгубил себя этим добрый молодец! Отрубили ему голову по приказу князя Ивана, а меня с товарищами прочими присудили той же казни предать, только поймать им не удалося нас, оттого и цел я перед вами сижу, князья почтенные, да заедин с вами думаю Москву отгонять, ежели пожалует он в Пермь Великую!..

Воцарилось недолгое молчание, во время которого Микал успел передать дяде суть речи словоохотливого новгородца, не скрывшего ничего из своей прошлой жизни. Ладмер зачавкал губами и промычал:

— А сильна же она — Москва проклятая! Смотри ведь, как Новгород скрутила... А всё же не надо нам робеть раньше времени...

— А как вы о том разузнали, что москвитяне в поход пошли на нас? — спросил Микал у Арбузьева, тянувшего брагу из ендовы.

— А зимовали мы нынче на Волге-реке, около самого устьица Камского. А тут к нам один москвитянин пристал, который из темницы московской убег... И поведал он нам без утаечки, каковы дела на Москве у них творятся... А потом и другие слухи были... По зиме ведь ещё рать московская выступила, значит, вскорости быть здесь должна...

— Беда, беда! — понурил голову Микал. — Смеем ли мы Москве супротивничать, коли уж вы, новгородцы, перед ней устоять не могли?

— Измена ведь нас погубила! — сумрачно буркнул Арбузьев. — Да и место такое у нас... дороги кругом понаезжены... везде города да деревни стоят, припасов разных видимо-невидимо... воинству московскому раздолье было, а у вас ведь, окромя лесу, нет ничего. Оголодают воины вражеские, заплутаются в лесах пермских... а тут мы и прихлопнем их, как мух очумелых, ежели с голоду они сами не подохнут...

— Верно, верно, так бы и следует им, мучителям нашим! — закивал головой Ладмер, уразумев слова гостя. — А мы уж постараемся прикончить их, только бы вы, новгородцы, вместе с нами были...

— Да будет так! Да рассыплется в прах воинство московское... А я уж не отступлюсь от своих слов. А товарищи мои тоже хоть куда идти за мной готовы, могу я за них поручиться... Поцелуемтесь же теперь по обычаю нашему православному! Ведь люди православные вы тоже.

Арбузьев встал с места и поочерёдно поцеловался сначала с Микалом, потом с Ладмером, и, закрепив этим свой союз, все трое вышли на двор, где угощались удалые добрые молодцы, истребляя приносимые кушанья и напитки в огромном количестве.

X

Изкарский князь Мате прибыл в Покчу уже на другой день вечером, невольно замешкавшись в пути, где он едва не столкнулся с отступавшими от Покчи вогулами. К счастию для князя, сопровождавшие его люди вовремя заметили грозившую опасность и спрятали лодку, в которой ехал князь, под крутым берегом Колвы, в чаще ивняка, откуда они хорошо рассмотрели вогулов.

Дикари тянулись по берегу Колвы, соблюдая всякие предосторожности, из чего Мате заключил, что поход их не удался. Сам Асыка, заметно прихрамывая на правую ногу, вёл свою орду, среди которой виднелось много раненых. По-видимому, вогулы вышли к реке для того, чтобы отдохнуть на береговом угоре, где так ласково пригревало солнышко. Вскоре же они, однако, торопливо обмыв свои раны в воде, втянулись в лес и скрылись из глаз изкарского князя.