Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

План Пёстрого был несложен и прост до чрезвычайности: он думал сразу ударить на пермян "здесь и там" (то есть в Верхней и Нижней Перми), чтобы привести их в полное смятение. Но, размышляя о движении к Изкару, где должны были встретиться с ним соединённые силы неприятеля, старый воевода втайне боялся чего-то, в особенности же смущало его присутствие в Перми Великой новгородских повольников, которых он считал сущими головорезами, потому что более мирные люди в такую даль не сунулись бы. А от новгородцев всего можно было ждать, даже такой пакости, о чём ему, старику, и на мысль никогда не взбредало. Однако, взвесив в уме все случайности, могущие произойти в будущем, князь Фёдор Давыдович успокоился и решил на следующее утро продолжать поход на Изкар, проведя ещё одну ночь на берегах Низьвы.

— А вы на ночь дозоры удвойте, ибо враг не за горами, кажись, — добавил он начальным людям и, помолившись, улёгся спать, зная, что никаких упущений со стороны его подчинённых сделано не будет.

Ночь прошла совершенно спокойно. Дозорные ничего не заметили поблизости. Только вдалеке где-то, вниз по течению Низьвы, долго гудел какой-то гул, сливавшийся с шумом леса, кивавшего своими вечнозелёными вершинами. Это никого не обеспокоило. Все думали, что там текуть быстроструйные речки или ручьи, загромождённые камнями или палым лесом, отчего и происходило громкое журчание. В действительности же в эту ночь трёхтысячное войско пермян во главе с князем Микалом и воеводами Бурматом, Зыряном и Мычкыном спешно переправилось через Низьву, на пятнадцать вёрст ниже московского стана, часовые которого и уловили смутный гул от стука множества топоров, рубивших прибрежные деревья на плоты, потребные для одновременного перехода через реку соединённых отрядов покчинцев, чердынцев и уросцев.

Наутро, чуть свет, московское войско вышло из лагеря и углубилось в густой хвойный лес, стоявший в глубоком безмолвии. Воздух был влажен и неподвижен. Чувствовалась значительная прохлада, заставляющая поёживаться ратников. Вдобавок сильная роса, покрывающая траву и деревья, мочила лёгкую одежду москвитян, старавшихся согреться движением. Но вот мало-помалу поднялось солнце над лесом и брызнуло на землю тёплыми живительными лучами, весело заигравшими на миллионах капель росы, начавшей постепенно испаряться. Кругом зачирикали птички, запели на все голоса, приветствуя восходящее светило. С юга повеял ветерок и всколыхнул уснувшие деревья, тихо зашелестевшие своими игольчатыми ветками. Теплом пахнуло в лицо, точно донеслось с неба горячее дыхание солнца, сразу оживившего молчаливые толпы московских воинов, гуськом тянувшихся по узенькой тропинке, ведущей к недалёкому Изкару.

— Ишь ты, леший их подери, — слышался хриплый голос в передних рядах, идущих непосредственно за проводниками-пермянами, — тоже ведь, как у нас на Руси, птахи распевают... а сторона-то, прости, Господи, самая распроклятая! Только бы пермянам и жить!..

— Можно и нам пожить, чего ты по-пустому сторону хаешь, — возражал другой. — Погляди-ка, леса какие! И сосна, и ель, и берёза, и кедр величавый только знай под осень орехи собирай! А в реках, чай, немало рыбы водится. Тоже пожива изрядная...

— Чего рыба! — перебивал третий. — Не рыбой пермяне живут. Не орехами сыты бывают. От зверя они кормятся. От пушнины весь достаток ихний. Потому как охотники они преусердные, а куниц, да лисиц, да медведей, да всякого зверья прочего непочатый угол здесь есть! А о белках зубастых и говорить нечего: просто хоть за хвосты их руками хватай, таково-толи много добра сего водится в уремах пермянских!..

— Даже руками хватать их можно? Это волков-то, что ли? Ишь ты, право, чудеса какие! Ха, ха, ха! — хохотали десятки голосов, отдаваясь рокочущим звукам под сводами векового леса. — Значит, уж волки такие здесь смирные, не кусаются...

— Ну, зачем — не кусаются? Тоже, ежели попадёшь им в зубы, не помилуют. Это я просто к слову сказал.

— То-то, к слову. Ради красного словца, значит? А за хвост волка не поймаешь. Не таков зверь.

— Вестимо.

— А слышь, братцы, — заговорил молодой юркий ратник с лукавым блеском бегающих глаз, оглядываясь на ближайших товарищей, — Москва наша слухом полнилась, будто в земле этой пермской серебро закамское есть. Много-де серебра, груды серебра! А на деле, кажись, ни полфунта серебра не увидим... А о золоте и толковать нечего!

— Кто знает. Може, сразу на амбар с серебром нарвёмся! Неспроста же люди брехали...

— Тоже, держи карман шире! Нарвёшься ты на амбар с серебром!.. А вот ежели из пушнины что перепадёт, так это, пожалуй, дело возможное. Да и тут плоха надежда на поживу...

— Что ради?

— А ведаешь ты воеводу нашего, князя Фёдора свет Давыдовича?

— Ведаю.

— Ну, то-то и оно-то, коли ведаешь! Это, брат, не Рупо-князь. С ним шутки плохи. Не даст он нам волюшки похозяйничать в стране вражеской. Не допустит до животов пермянских... А чего бы, по-моему, жалеть лесовиков поганых, которые как звери живут?..

— Нишкни ты! Нельзя пермян лесною поганью обзывать, ибо они люди крещёные тоже...