Соната для Пина и Бара

— Так значит, мы с Павлиньим Хвостом попали к мастеру Фолки в одно и то же время? — поразился Пин. — И не узнали друг друга?… А всё-таки дельный оказался совет, — добавил он, помолчав.

— Будем надеяться, что невзгоды в мире Людей исправят скверный характер вашего Павлиньего Хвоста, — вздохнул Клавикорд.

— А знаете, что я сейчас подумал? — сказал Бар, глубокомысленно чертя на песке закорючки. — Место в оркестре — оно ведь освободилось. Теперь нашему другу Рояльчику будет, куда вернуться. Но только после того, — Бар многозначительно посмотрел на Мастера, — как вы его настроите.

— Да-да, — нетерпеливо встрял Клавикорд. — Но сначала и прежде всего — обед.

Клавикорд Пизанский затащил всю компанию к себе домой и на радостях чуть не накормил Мастера шелком. Но, как выяснилось, ни шелка, ни фетра, ни даже опилок Мастер не ест.

— Что за странные существа эти Люди! — изумлялся Клавикорд. — Скажите еще, что вы не употребляете антимоля!

— А что такое антимоль? — поинтересовался Мастер.

— Мы пьем его специально, чтобы защититься от моли. У многих это уже вошло в привычку.

— А-а-а! — заулыбался тот. — Ну, мне всё понятно! Нас-то моль не ест.

Клавикорд запутался окончательно: Люди не едят фетра, Людей не ест моль. Чудеса! Пин и Бар тихонько покатывались со смеху на своем диванчике. А девушку, имя которой наконец-то удосужились узнать (ее звали Адель), усадили в то самое кресло, в котором некогда «утопал» Пин. И теперь она тоже «утопала».

— Нам вполне подойдет чай, — глухо прозвучало из кресла-«поглотителя».

Чай для музыкальных инструментов оказался настоящей находкой. После того как Мастер собрал в ближайшем лесу листочков чабреца и мяты да научил, как их надо заваривать, Клавикорд Пизанский на чае буквально помешался. Жители городка Ре валом валили поглядеть, как готовят диковинный напиток. И Мастер вскоре сам был не рад, что затеял всю эту катавасию. Правда, одно он признавал бесспорным: музыкальные инструменты были гораздо покладистее и дружелюбнее некоторых Людей.

Потом он часами возился с местным Пианино, парой-тройкой расстроенных Гитар да огромной, неповоротливой Арфой. Адель сначала лезла к нему со своей помощью, но, убедившись, что Мастер неплохо справляется в одиночку, убежала в сосновый бор, вместе с Пином и Баром. Бар шел по лесу, и его начищенные тарелки звенели, как прежде. Он рассуждал о том, что барабаны, хоть и в тени, а ритмы задают поуверенней многих.

— Метрономы нам и в подметки не годятся, — самодовольно говорил он. — Ума не приложу, почему композиторы до сих пор не написали произведений, предназначенных исключительно для барабана. Для скрипки — есть, для фортепиано — пожалуйста! Честное слово, меня прямо досада берет!

— Я спрошу у отца, — сказала Адель. — В прошлом ему весьма удавались экспромты. Может, он что-нибудь и придумает.

Пин шел, заложив руки за спину, и подбивал ногами мелкие камешки да опавшие иголки.

— Раз так, пусть и для меня чего-нибудь напишет, — попросил он.

— Ага, не рассыплется, — коварно подхватил Бар. В последнее время он почему-то чувствовал себя очень коварным и часто поглядывал по сторонам: не замечают ли его коварства остальные. Ему казалось, что физиономия у него более чем бандитская, и то и дело старался подловить себя на какой-нибудь крамольной мысли. Но похоже, что крамольные мысли прятались где-то в закоулках его извилин и вылезать на свет не спешили. Чем больше Бар понимал, что неприятности мира Людей здесь, в стране Яльлосафим, до него не доберутся, тем больше росла в нем уверенность, что он бросит честную жизнь, сделается разбойником и пойдет бродить по пустыням. Но, по правде говоря, пустыни не особенно его привлекали. Быть может, в нем так своеобразно бурлила радость. На самом же деле его интересовало только одно: когда будет готово его собственное, неповторимое произведение.

— Пин, а Пин? — спрашивал он. — Ты ведь столько лет играл в оркестре. Вот скажи, неужели тебе никогда не хотелось выступить с сольной программой?

— Хотелось, — признавался тот. — Кому ж не хочется? Бешеной скрипке и роялю Клоузиусу тоже мечталось о славе. Но знаешь, дружище, слава приходит и уходит, и слишком уж много суеты из-за этой самой славы. Я предпочитаю быть незаметным. Незаметные часто счастливее знаменитых.

— А если разделить славу пополам, ну, с кем-нибудь? — допытывался Бар.

— Тогда ее будет чуть-чуть полегче нести, — задумчиво говорил Пин. И с тех пор Бар решил, что незачем ему кичиться и что произведение должно быть написано для двоих. Для него и для Пина.

Глава 12, в которой…

…Рояльчик возвращается в оркестр.

На следующий день Бар пристал к Мастеру и не отлипал от него, пока тот не согласился сочинить сонату.

— Только соната должна быть особенная, — упирал Бар. — Волшебная.

— Будет тебе волшебная соната, — пообещал Мастер. — Для пианино и барабана… Правда, я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь писал подобное. Для виолончели и клавесина — да, для скрипки и флейты — еще куда ни шло. Но знаешь, вы меня вдохновили. Ваш народец просто чудо как хорош!